Девятый круг
Шрифт:
Как только нас усадили за стол, я задал Стефоми вопрос относительно его имени, чтобы отвлечь его от возможного намерения задать какой-либо вопрос личного характера мне. Едва я при этом упомянул архангела Задкиила, Стефоми удивленно поднял брови.
— Ты, видимо, хорошо знаешь всех этих своих ангелов, — сказал он. — Кажется, Задкиил считается ангелом… этого… памяти?
От явного акцента на последнем слове я буквально подскочил и опрокинул бокал с вином.
— Боже мой, как ты неосторожен, — слегка пожурил меня Стефоми и попросил официанта прибрать
«Он не может знать… Он не может знать о моей проблеме…»
— Ты в порядке? — спросил он, когда официант отправился за новым бокалом для меня.
— Да, конечно! Я прекрасно себя чувствую, а в чем дело? Почему ты спрашиваешь? — испуганно выпалил я.
Стефоми как-то странно посмотрел на меня:
— Ты выглядишь несколько обеспокоенным, вот и все.
— Нет, — сказал я, нервно проводя рукой по волосам. — Нет, нет. Я только…
— А ты случайно не диабетик?
— Надеюсь, что нет, — ответил я, тщетно пытаясь подавить нервный смешок.
— Ну и хорошо. Во всяком случае, нам сейчас принесут поесть.
Огромным усилием воли мне удалось восстановить душевное равновесие. Наша трапеза продолжалась, и через некоторое время я переключился на безалкогольные напитки. Грустно вздохнув, Стефоми согласился, что спиртного было уже достаточно, и с кривой улыбкой выразил готовность последовать моему примеру.
Я вовсе не имел что-либо против выпивки. Мне только хотелось оставаться настороже в случае, если Стефоми задаст такой вопрос, в ответ на который придется быстренько что-нибудь придумать. Я не мог рисковать… Ведь, слегка перепив, я мог выдать ему всю правду или сообщить что-нибудь не менее ужасное. Хотя, скорее всего, он воспринял бы все это лишь как пьяную болтовню.
В какой-то момент в нашем разговоре всплыла тема музыки, и Стефоми сообщил, что у него есть великолепная, бесценная старинная скрипка работы несравненного итальянского мастера Амати, который был учителем великого Антонио Страдивари.
— Скрипка? — быстро переспросил я.
— Да, а ты играешь?
— Э-э-э… нет, не думаю.
— Не думаешь? — удивился Стефоми. — Я полагаю, ты должен был бы помнить о чем-либо подобном.
Я поспешно рассмеялся, стараясь загладить возникшую неловкость.
— Ведь, кажется, есть мнение, что на скрипке умеет играть сам дьявол? — спросил я, вспомнив одну из картинок в моей книге.
Стефоми удивленно поднял бровь:
— Да, существуют легенды, рисующие дьявола как совершенного скрипача. Кажется, об этом даже есть песня или что-то в этом роде. Будто бы дьявол и мальчик-скрипач заключили пари о том, кто из них сыграет лучше. В песне выигрывает мальчик, игравший для своей души. Но если верить легендам, то мастерство Сатаны в игре на скрипке является непревзойденным как в этом мире, так и в любом другом.
Игривый тон Стефоми ясно говорил о том, что он не верит ничему из сказанного, и все же это вызвало во мне некоторое беспокойство.
— И потом, ведь существует же соната Джузеппе Тартини «Трель дьявола», — продолжал Стефоми, откинувшись на спинку стула. — На ее создание композитора вдохновил сон, в котором он отдал дьяволу свою скрипку и услышал, как тот играет на ней с таким мастерством, какое представилось Тартини просто невозможным. И хотя «Трель дьявола» считается далеко превосходящей все прочие сочинения композитора, сам Тартини утверждал, что она всего лишь бледная тень той музыки, которую он слышал в исполнении Сатаны в своем сне. — Стефоми слегка склонил голову в мою сторону и улыбнулся. — Может, мне следует бросить все это и отправиться играть на небесной арфе? — добавил он.
Наконец наступило время закрытия ресторана. И когда мы больше не могли игнорировать направленные в нашу сторону взгляды обслуживающего персонала, нам пришлось взять пальто и выйти на холодную ночную улицу. Я намеревался пойти к станции метро, а Стефоми собирался сесть в автобус в нескольких кварталах отсюда. У дверей ресторана мы остановились, чтобы застегнуть пальто.
— На этот раз ты сохранишь мою визитку? — спросил Стефоми, повернувшись ко мне.
— Конечно. А у тебя есть моя, — ответил я.
Я точно ее не потеряю — вот она лежит на столе передо мной, в то время как я пишу эти строки. А еще, возвращаясь домой, я все время мысленно повторял номер его телефона. На этот раз ни одно живое существо не сможет заставить меня забыть его. И никакой приступ амнезии не вырвет из моей памяти этих цифр.
19 сентября
В течение нескольких дней я с удовольствием предавался воспоминаниям о времени, проведенном со Стефоми, почти не покидая своей квартиры. В благодушном состоянии я часами просто сидел, глядя на стены. Однако одновременно меня тревожило предчувствие, что произойдет нечто и мое хорошее настроение будет испорчено.
А причиной этому была старинная книга, полученная из Италии. Та, в которой столь досконально исследуется мир демонов и которую я с отвращением запрятал под шкаф. Эта книга прямо-таки взывала ко мне. Почти так, как если бы омерзительный фолиант обладал голосом. Мысль о том, что она находится здесь, обжигала мое сознание пламенем, я видел ее даже тогда, когда закрывал глаза. Я решил не держать такую вещь в своем доме. У меня и без нее достаточно книг, в которых дьяволы перескакивают с одной страницы на другую, поэтому я вознамерился отослать ее обратно в букинистический магазин для перепродажи.
Я вышел на улицу и направился в магазин, где купил оберточную бумагу и скотч, и вернулся домой, испытывая некоторое облегчение. Дома я извлек книгу из тайника под шкафом и положил ее лицевой стороной на лист оберточной бумаги, разостланный на столе. Я начал было заворачивать книгу в бумагу, а потом помедлил. Я вдруг почувствовал, что это опасно. Я не должен отсылать книгу подобным образом. Это ее как-то разозлит.
Раздосадованно покачав головой, я перелистал ее обветшалые страницы, перелистал с той же неприязнью, что и прежде. Я заметил, что заплатка из желтоватого пергамента отстает от кожи переплета и отгибается кверху. Нахмурившись, я прижал ее большим пальцем, но, как только я убрал палец, она снова отогнулась. Тогда, осмотрев это место более тщательно, я обнаружил следы ее реставрации — ряды аккуратных черных стежков, скреплявших желтый пергамент с кожаным переплетом.