Деяние Луны
Шрифт:
Даже матёрый признавал его первенство, в приветственной улыбке тянув губы и виляя опущенным хвостом: «Дай! Дай, Владыка!»
Негоже младшим братьям звать его так, ведь они такие же дети луны, как и он. Но разве нельзя потешить самолюбие хоть немного?
Жертвы с ужасом взирали на огромного волка, что был вровень с быком благородного оленя.
Осклабив пасть, тот лениво обходил добычу, принюхиваясь к запаху самки: слабая, отяжелённая, бесспорно вкусная, да ещё и
Затем взгляд перешёл на самца: красивого, высокого, сильного.
Нежность или сила? Что победит? Во что приятнее вгрызться, чья смерть потешит сердце? В нетерпении переминаясь с лапы на лапу, пока мысли будоражили сознание, существо ждало, прислушиваясь к желанию ночного светила, да к мольбам своего племени.
И когда оно решительно направилось к оленихе, марал выскочил наперерез, желая ударить рогами, вонзить отростки в саму смерть, дабы отстоять жизнь, показать, что не просто добыча, что не умеет, смирившись, ждать конца.
Хищник подпрыгнул, уходя от удара, и, когда подушечки пальцев вновь коснулись снежного покрова, тут же вцепился в загривок рогача, вырвав кусок мяса.
Стая тут же набросилась следом, повалила на землю, нетерпеливо рыча, и стала рвать плоть, теребя и терзая, насыщая желудки ещё живым мясом.
Самка, потеряв охрану, жалась от ужаса к дереву. Её дыхание белым облачком взмывало в воздух, а мышцы на животе судорожно дёргались. Хотелось лечь и заснуть, однако внутри что-то продолжало бороться, хотя всё уже было кончено. Кончено, она это понимала.
И вот, с вожделённым взглядом рядом с ней остановился матёрый, общее пиршество его не манило. Именно он выбрал олениху в дань луне и не желал отступать от своего решение. Её запах дурманил, завлекал, просил сжалиться и спасти от адской муки.
Осмелев, хищник ткнулся ей в ноги, слизнув кровь с выступающей раны, и тут же отскочил в сторону.
Но олениха и не думала прогонять его. С шоком она взирала на то, как раздирают самца на части, как растекается кровь, пропитывая снег, и пар поднимается ввысь от её жара, как волки лакают красный нектар, не в силах остановиться.
Хищник снова открыл пасть, приготовившись броситься на самку, но внезапно раздался предостерегающий рык.
Зверь вздрогнул, жалобно заскулил, но попятился обратно, внимая приказу вожака.
А олениха всё смотрела, как волки растаскивают окровавленное мясо в стороны, как вгрызаются в незащищённый живот, пока мир перед ней не заполнили алые глаза.
«Уходи!» – разнёсся рык по долине, и, для пущей убедительности, чудовище боднуло головой бок животного, прогоняя.
Он выполнил свой долг перед братьями, взгляд метнулся к туше марала, которую глодали хищники, рогача им хватит надолго.
Снова втянув носом запах, существо почувствовало слабую вонь, которая тщательно пряталась среди других ароматов.
«Росомаха».
Невидимый свидетель таился в лесу, издали наблюдая за пиршеством волков и не решаясь подойти.
Зверь ощущал голод животного, желание прорваться и урвать хотя бы один кусок, но стая и габариты чудовища заставляли её поостеречься.
Волк давно хотел поквитаться с мелкой засранкой за разодранное ухо, но та тщательно скрывалась, не давая ему приблизиться. А тут такая удача… Сама пришла, утомлённая голодом.
Что ж…
Взор вновь обратился к раненой оленихе:
«Уходи», – и опять тычок в бок.
Самка, придя в себя, резко подскочила, и, испугавшись близости клыков, захромала в сторону хребта,
Смотря, как она уходит, существо чувствовало, как слабеет запах врага, который пустился следом за ней.
Сегодня он накажет эту шельму.
Довольно фыркнув, волк бросился вперёд, белым пятном скользнув по сугробам.
Нина Самохина
Реальность отличается от сна тем, что никогда не заканчивается.
Когда я вышла прогуляться в парке, был ещё день. Небо ярко светило на небосклоне, и мороз только слегка кусал щёки, придавая им лёгкий румянец.
Но сейчас яркое светило уже скатилось к горизонту, едва прогревая воздух своими лучами.
«Это невозможно!» – вспыхнуло вновь в голове, когда взгляд наткнулся на собственные следы, внутри которых расцветали алые розы
Я шла уже несколько часов, пытаясь выбраться из леса, но продолжала ходить кругами, не в силах найти дорогу назад.
Знакомые тропинки, на которых ещё недавно встречала лыжников, вдруг исчезли, превратившись в звериные следы и тупики из высоченных сугробов.
Больше не было лыжни, петляющей между деревьями, лишь только белоснежная гладь, мерцающая в закатных сумерках. Даже дятел, чей стук постоянно разносился по парку, и тот молчал. Лес был мёртв, и лишь я неприкаянным призраком бродила по нему.
Временами приходилось продираться через сплетение ветвей, которые сухими пальцами тянулись к берету, и, цепляясь за него, срывали с головы, взлохмачивая волосы. Но их болезненные прикосновения уже не пугали так сильно, как мысль, которую я прятала глубоко в душе.
«Не выбраться», – она так часто всплывала в голове после того, как телефон отказался включаться на морозе, что приходилось разговаривать с собой, лишь бы пресечь её появление.
– Ну что ж, присядем, – голос хрипел от частых криков, которые взывали о помощи, но мир оставался глух к мольбам, и в ответ не было слышно ни гула машин, ни говора людей… даже в хрусте веток и то было отказано.