Деяние XII
Шрифт:
По предмету гоняла всех безбожно, а особенно её, Лейлу. На первых уровнях той казалось, что Белоснежка её ненавидит. Но чем дальше шло обучение, тем с бОльшим одобрением поглядывала наставница на юную послушницу. Вообще, на старших уровнях отношения между наставницами и послушницами стали более фамильярными, иногда даже устраивали девичники, на которых Белоснежка, выпив две-три рюмки мадеры, брала гитару и довольно приятным голосом пела: «Я институтка, я дочь камергера, я чёрная моль, я летучая мышь». Позже Лейла узнала, что если уж эту песню кому и петь, так наставнице Белоснежке…
– Дитя моё, – сказала
Проверить это Лейла смогла очень скоро, когда Золушка взяла её на довольно простое задание. В столице появилась банда, нападавшая на инкассаторов. Милиция вот-вот должна была выйти на неё, но это было нежелательно, поскольку при расследовании могли открыться кое-какие тайные каналы финансирования Артели. Совет постановил, что банда должна исчезнуть бесследно.
Конечно, Белоснежку и Лейлу плотно страховали, но старуха прекрасно справилась бы и сама. На квартире, где бандиты тайно изготавливали оружие, из двух наганов с глушителями она спокойно и аккуратно расстреляла четверых. Пятый кинулся на артельщиц с ножом, но Белоснежка стрелять не стала, пихнув стоящую рядом с потерянным видом Лейлу. Та до сих пор не знает, что с ней тогда случилось. Помнит только приближающееся перекошенное лицо бандита и его напряжённую спину в огромном зеркале в прихожей. И словно не она, а кто-то за неё поднимает руку, в которой – вальтер (как у Джеймса Бонда), и жмёт на курок. Глаз бандита превращается в мокрую чёрную дыру, свирепость на лице сменяется смиренным покоем, в забрызганном кровью пробитом зеркале отражается огромный багрово-белёсый желвак, выбитый пулей из затылка.
Дальше Лейла не помнит. Её долго полоскало над унитазом в туалете. блатхаты, а потом Золушка увела её из квартиры, в которой уже работали артельные чистильщики. В Обители она доставила Лейлу в её келью, ушла и вернулась с маленькой фляжкой армянского коньяка.
– Напейся, – коротко сказала она, и это прозвучало приказом.
Лейла напилась, двое суток болела и успокоилась.
Обо всём этом она постаралась прочно забыть и вспомнила только сейчас, сидя в машине. Что с ней случилось? С тех пор она убивала не раз. Нельзя сказать, что ей это нравилось, но получалось легко и просто. А теперь…
Сначала она почему-то не пристрелила этого мерзавца…
Господи, как она его ненавидела! Его неопрятные волосы, вечную глумливую ухмылку, йо-йо и вшивый «Пинк Флойд»! А главное, его страшные блёклые глаза. Дело не в том, что она спала с ним: ей давно внушили, что такова доля женщин в Игре. Наставница Кошка обучила её приёмам, подавляющим отвращение и симулирующим страсть. Конечно, что-то в ней всё равно сопротивлялось и будет сопротивляться всегда. Но мужчины ради долга шли на боль и смерть, а женщины – ещё и на отвращение.
Она привыкла уважать противника, тем более что Клаб узнала раньше, чем Артель. Никогда не испытывала ненависти, когда приходилось убивать клаберов. Но Сахиб… Он даже не был человеком. Она поняла это сразу и не ломала голову над тем, откуда это пришло. Просто знала.
В лондонском отеле, где он велел ей убить бывшую любовницу и принести Копьё («Женщина должна его мне вручить, так будет правильно. Ты. А не она»), Лейла была готова застрелить его. Сделать это было проще простого – он лежал в постели, а она, уже одетая, стояла над ним, и пистолет с глушителем был под рукой – в сумочке. Негромкий хлопок – и труп найдут только завтра, потому что на двери номера будет табличка «Не беспокоить». Она воздержалась и думала, что у неё были на то причины: задание не предусматривало смерть президента Клаба. Напротив, он был пока нужен Артели живым.
Теперь она сомневалась, что выстрелила бы, даже если бы у неё был на то прямой приказ Совета. Она боялась, что стала профнепригодной, вышла из Игры. Поверить, однако, это можно было лишь одним способом.
Она выскользнула из машины и, стараясь держаться в тени пальм, быстро подошла к домику для преподавателей. Луну закрывали плотные тучи. На улице не было ни души. Никого, во всяком случае, опасного, и быть не могло: с Мэм была снята вся охрана, положенная высшему клаберу. Лейла знала код на парадной и уже через полминуты стояла напротив квартиры госпожи профессора. Возня с отмычкой и простеньким замком заняла времени ещё меньше. Девушка скользнула в темноту квартиры, готовая ко всему.
На ней был «рабочий» комбинезон с плотным капюшоном, скрывающим её светлые волосы. По совету Палыча ткань трико и куртки была пропитана сажей – чтобы не отражала случайные блики. Ноги в мягких туфлях ступали осторожно, но уверенно.
Впрочем, все эти уловки оказались ненужными – клиентка спала. В комнате, полуосвещённой ночником, витал кислый дух спиртного. Пустая бутылка из-под кьянти валялась на ковре, рядом – открытый томик Сэлинджера. Полураздетая Мэм ничком лежала на кровати.
Вальтер с глушителем (как у Джеймса Бонда) уже был в руке Лейлы. Ствол поднялся, почти коснувшись спутанных чёрных волос. И тут Лейла кое-что поняла…
– Стреляй же, сука, – голос Мэм был смазанным, с пьяной хрипотцой. Она не оборачивалась.
– Не буду, – тихо проговорила Лейла и опустила пистолет.
Она вдруг осознала, что дело вовсе не в её профнепригодности. Просто сегодня ей не нужно никого убивать. Во всяком случае, эту женщину она убивать не собирается. И ещё она поняла, что Палыч целиком одобрил бы её решение.
Мэм заворочалась и с трудом повернулась. Лицо её было ужасно – от размазанной косметики оно неровно серело, вызывая ассоциации с моргом и кожными заболеваниями. Помада расплылась вокруг губ бесформенным жирным пятном.
– Почему? – так же хрипло спросила она.
– Не хочу, – твёрдо ответила Лейла.
Мэм приподнялась.
– Сними капюшон, хочу на тебя посмотреть.
Почему-то Лейла тут же выполнила просьбу. Несколько мгновений Мэм вглядывалась в её лицо.
– Ты его новая, – это был не вопрос. – Он велел тебе убить меня?
Лейла кивнула.
– Как это было?
Девушка помолчала, вспоминая.
– Он курил траву и мычал под нос какие-то мелодии, как обычно. Потом рассмеялся, будто задумал какую-то пакость, и спросил: «Жопа или голова?» Я не знала, что сказать, пожала плечами. Он опять засмеялся, покачал пальцем и сказал: «Ни то, ни другое». Потом приказал мне убить тебя и взять Копьё.