Деяние XII
Шрифт:
– Где Мастер? – первое, что спросил Ак Дервиш в вертолёте.
Руслан пожал плечами.
– За нами шли. Он велел мне идти сюда. Обещал прийти.
Батырь на мгновение закрыл глаза.
– Ищем, – решил он и подтолкнул юношу к вертолёту.
Сначала нашли тела убитых моджахедов. Но и Мастера увидели быстро. Вытянувшееся поперёк
Ак Дервиш и группа артельных, среди которых был и Руслан, в скорбном молчании стояли у тела соработника. Юношу поразило спокойствие его лица. Почти как у спящего ребёнка.
«Каким было твое лицо до твоего рождения?» – сама собой всплыла в нём фраза из чуждого учения.
Таким он и был, Мастер. Близким – и неизмеримо далёким. Холодным и страстным. Своим – и чужим.
Но в смерти его рука прижимала к сердцу крест.
Медлить было нельзя – снизу, из Бадабера, шла новая поисковая группа. Тело погрузили на борт и поспешно взлетели.
Ак Дервиш и Руслан молча сидели рядом. Юноша посматривал на отрешённое лицо старика. Казалось, он пребывал где-то невыразимо далеко, там, где время и пространство не имеют значения. Руслану стало казаться, что Ак Дервиш на каких-то тонких уровнях общается с Мастером. Ему стало жутко, и больше он не смотрел на батыря.
Только на советской базе в Баграме они поговорили с Батырем батырей. Руслан рассказал ему всё, что помнил, а тот сурово и сухо поведал юноше о гибели его группы. Весь полёт до Ташкента Руслан пытался это осмыслить.
СССР, Ташкент, 2 мая 1985
– Учитель, почему всё так случилось?
– А ты разве думал, что путь Деяния весел и лёгок?
– Нет. Но они не должны были умереть.
– Почему? Мы солдаты и мы на войне, я тебе уже говорил это.
Они сидели в одном из артельных убежищ – частном доме среди одной из махаллей неподалеку от аэропорта. Ак Дэ привёз сюда Руслана и сразу же куда-то уехал, передав Отрока на руки Палычу. Убранство комнаты носило характер причудливой эклектики: суфы и сюзане соседствовали с полированной стенкой из ДСП, в центре которой был утоплен здоровенный телевизор «Рубин». На достархане стояли напитки и фрукты, но учитель и ученик не притрагивались к ним. Оба курили сигареты. Руслан не помнил, чтобы Палыч раньше разрешал ему курить при себе. Это незначительное обстоятельство отчетливее всего говорило, что многое после их последней встречи изменилось.
Но больше всего говорило об этом лицо Учителя. Оно осунулось, потемнело, на нём проявились резкие углы, а в глазах за стёклами очков поселилась скорбь.
Впрочем, по тому, как Палыч поглядывал на Руслана, юноша понял, что изменился и он.
– Я был готов… – начал, было, он, но замолк.
– Что готов? – резко спросил Палыч. – Убивать? Умереть? И правильно был готов. Но твоя задача – не умереть, а совершить Деяние. И если ради этого потребуется твоя жизнь, она должна быть отдана. Так же, как и моя, и Дервиша, и любого артельщика. Ты выжил, хотя мы не понимаем, как. А те, кто был с тобой…
– Да, – уронил Руслан. – Ребята… И Мастер.
В словах юноши Учитель почувствовал невысказанный упрёк и поглядел на него так, что тот отшатнулся – столько боли нёс этот взгляд.
– Совет потерял не только Мастера, – хрипло проговорил он.
Руслан поглядел на него с ужасом.
– Дервиш, конечно, не сказал тебе… – продолжил Палыч.
– Кто?! – почти выкрикнул юноша, шестым чувством уже понимая, кто.
– Княгиня.
Горе перехватило Руслану горло.
– Она отомщена. И ещё – помнишь девушку в Андижане? Айгюль…
Юноша упал на суфу. Последний раз он так рыдал в психиатрической больнице – тысячи лет назад.
СССР, Ташкент, ночь со 2 на 3 мая 1985
Казалось бы, после всего он должен был спать мёртвым сном. Но не мог. Может быть, сказывались последствия контузии. Но, скорее всего, потрясение было слишком сильным даже для Отрока.
Руслану было просто страшно. Именно так. Сейчас, один на один с Богом, он не боялся признать это. Последние годы очень умелые люди воспитывали из него супермена без страха и упрёка, и, надо сказать, достигли цели. Почти. Потому что под твёрдыми и холодными доспехами Отрока прятался тот же самый мальчишка, который с восторгом слушал Палыча, тянул руку на уроках, впервые поцеловал девушку в школьном саду… И сейчас этот мальчик в одиночестве таращил глаза в темноту, пытаясь справиться с невероятным ужасом, охватывающем его всякий раз, когда он вглядывался в хаос своей нынешней жизни.
Он всегда знал, что Отрочество ему не под силу, но долг толкал его в путь и он шёл по нему, стараясь не думать, куда тот ведёт. И самое страшное было то, что он забыл последний его участок – самый важный. В том сумраке, в которую превратились его воспоминания, с ним могло произойти что угодно. Артель знала лишь, что он был пленным в лагере Бадабер и единственным спасся оттуда после страшного взрыва. Об этом восстании, кстати, уже кричала вся мировая пресса. Кроме советской, разумеется.
А что произошло за полтора года от гибели в горах отряда «Лейла» до Бадабера? В нём всплывали аромат цветущего урюка и смрад мертвечины, шалый запашок конопли и пороховая гарь. Звенящий девичий смех и чьё-то бородатое лицо напротив. Страшная боль, ощущение податливой женской плоти. Гордость, горе и ярость.
Всё это было рассеяно по его сознанию и никак не складывалось в цельную картину. Он знал, что был ранен – страшный шрам на ноге и хромота это подтверждали. Артельный врач сказал, что он чудом сохранил ногу. Да, он сражался, убивал, любил женщину… Но что всё это значило? Или ничего – просто рябь событий на поверхности потока жизни?..
Он вспомнил, как соединял воспоминания после того, как Ак Дервиш вернул ему память об уроках в продлённом сознании, и попытался применить это сейчас. Сперва ничего не получалось, но потом он сфокусировался на самом ярком воспоминании – рыжебородом лице старика. «Алифбек», – имя всплыло, как пузырёк воздуха со дна ручья. Он не знал, кому оно принадлежит, но…
«…в Мавераннахр и спрятал в Руднике Смерти. Там он и лежит до сих пор».
Слова пришли, словно ниоткуда.
Рудник Смерти. Он знал, где это. Он знал, где находится Артефакт.
Страх, подавленный, было, тяжёлыми мнемоническими упражнениями, вспыхнул с новой силой. Если он знал, ему надо было действовать. Он же Отрок, он поклялся на Писании.
Но он не мог, не мог!
Эта очевидность набросились на него, словно из-за засады. Он не мог, но не знал, почему! Что-то случилось за эти полтора тёмных года, что не пускало его, что аннулировало его Деяние.