Дейр
Шрифт:
Доход приносит уважение
Даже в наши дни Правительство не смогло стать препятствием частным тавернам, владельцы которых уплатили все лицензионные сборы, сдали все экзамены, заключили все договоры и подкупили местную администрацию вкупе с полицейским начальством. С тех пор, как для них перестали поставлять государственные продукты и сдавать в аренду достаточно вместимые помещения, таверны стали размещаться в домах их владельцев.
“Тайная Вселенная” — любимая таверна Чиба. Частично из-за того, что владелец открыл ее нелегально. Дионис Гамбринус был не в силах преодолеть завалы, рогатки, колючую проволоку и мини-ловушки официальных процедур, и махнул рукой на все свои попытки получить лицензию.
Он открыто написал название своего заведения поверх математических уравнений, которые отличали его дом от соседних. (Профессор математики Аль-Зорезми Декарт Лобачевский, Беверли-Хиллз, уровень 14, он еще раз сменил имя). Гостиная и несколько спален были приспособлены для попоек и пирушек. Посетителей-египтян здесь не увидишь, возможно, из-за чрезмерной чувствительности к фразам, написанным посетителями на стенах внутри дома:
АТУ, АБУ!
МАГОМЕТ БЫЛ СЫНОМ НЕПОРОЧНОЙ СУЧКИ! СФИНКС-ВОНЮЧКА!
ПОМНИ О КРАСНОМ МОРЕ!
ВЕРБЛЮД — КУМИР ПРОРОКА!
У некоторых из тех, кто это писал, отцы, деды и прадеды были объектами этих самых острот. Но их благодарные потомки полностью ассимилировались — они были истинными жителями Беверли-Хиллз. Таковы люди.
Гамбринус объясняет посетителям следующий каламбур, в виде большой вывески над его головой:
ЧТО ОДНОМУ — МЕД, ДРУГОМУ — ОТРАВА.
Гамбринус, приземистый человек с квадратным торсом, стоит позади стойки — плоской с острыми углами в знак протеста против всеобщих яйцеобразных форм. Он объясняет последний каламбур уже не в первый раз и для удовольствия не только своего собеседника, но и самого себя. Дело в том, что был такой математик Пойсон 14 , и он вывел свое знаменитое, как это всем известно, пойсоновское частное разложение, бывшее достаточно точным приближением биноминального разложения, если число случаев растет, а ожидаемая вероятность в каждом случае бесконечно мала…
14
Отрава, яд (англ.).
Когда посетитель напивается до такой степени, что больше пить не в состоянии, его со свистом вышибают из таверны, а Гамбринус смотрит ему в след и кричит.
— Пойсон! Пойсон!
Друзья Чиба — весь Молодой Редис — приветствуют его, сидя за шестиугольным столиком, и их слова совершенно случайно повторяют оценку федеральным психологом его переменчивого настроения:
— Чиб, обезьяна! Чиб собственной персоной! Что, веселая минутка накатила?
— Смотрите-ка, наш хмурый Чиб заявился! Выше головку! Этот парень сейчас в полном порядке!
С ним здоровается мадам Трисмегиста, сидящая за столом в форме кольца царя Соломона. Она вот уже два года, как жена Гамбринуса. Рекорд, установленный благодаря нешуточной угрозе, что она зарежет его, если он оставит ее. Кроме того, Гамбринус верит, что ее гадальные карты смогут повлиять на его судьбу. В этом просвещенном веке прорицатели и астрологи ценятся выше ученых. В то время как наука с трудом проталкивается вперед, невежество и суеверие галопируют и кусают науку сзади крупными темными зубами.
Сам Гамбринус, доктор философии, носитель светоча знаний (пока, во всяком случае), в бога не верит. Но он допускает, что звезды неким роковым образом связаны с его судьбой. По какой-то странной логике он думает, что карты его жены управляют полетом небесных светил, кроме того, он даже не подозревает, что гадание по картам и астрология — абсолютно разные вещи.
Да и что можно ожидать от человека, который провозглашает, что Вселенная несимметрична?
Чиб машет рукой мадам Трисмегисте и направляется к соседнему столику. За ним сидит Бенедиктина Канапейка Мельба.
Типичная женщина в собственном соку
Она высока и стройна, у нее узкие, словно у Лемура, бедра и тонкие ноги, но крупная и высокая грудь. Ее волосы черные, как и ее зрачки во всю радужку, длинные пряди разделены посередине ниточкой пробора, прижаты лаком к красивой формы голове, а дальше заплетены в две длинные тугие косы. Они обвивают ее лицо, словно ремешок шлема, схваченные под горлом золотистой брошью, исполненной в виде ноты. Ниже броши косы вновь разделяются, охватывая петлями груди. Снизу их соединяет другая брошь, затем они расходятся, пересекая торс, за спиной, где их снова скалывает брошь, и вновь появляются на животе, где, сжатые последней золотой нотой, спадают двумя распущенными водопадами на юбку-колокол.
Лоб и щеки ее разрисованы блестяще-зелеными, голубыми и золотистыми трилистниками. Грудь ее поддерживает желтый лиф с искусно вышитыми на нем розовыми сосками. Ярко-зеленый полукорсет с черными розетками стягивает осиную талию. Поверх корсета натянута сетка из мерцающих розовых жилок. За спиной сетка переходит в длинный птичий хвост из искусственных желтых и малиновых перьев с остьями из розовых жилок.
Длинная прозрачная юбка спадает жемчужинами волнами до кончиков ярко-зеленых туфель на высоких сверкающих каблучках, и ничего не скрывает белые бедра, продольно разделенные желто-зелеными полосатыми резинками пояса, и ровный темный треугольник в устье ног, стянутых чуть ниже черными сетчатыми чулками с нотным ключом, составляющим рисунок сетки.
Бенедиктина одета для выступления на Народном фестивале; и единственное, чего в ее наряде не хватает, — это шляпы, в которой она будет стоять на сцене. По ее взгляду, брошенному на Чиба, было видно, что он, помимо всего прочего, хочет еще и воспрепятствовать ей выступить, помешать ее блестящей карьере.
С ней пришли пять девушек в возрасте от шестнадцати до двадцати одного года, все они пьют для бодрости.
— Мы не можем поговорить наедине? — спрашивает Бенедиктину Чиб.
— Зачем? — ее голос, прекрасное контральто, дрожит.
— Ты позвала меня сюда только затем, чтобы устроить публичную сцену?
— Господи, а какой же еще сцены ты заслуживаешь? — пронзительно вопит она. — Посмотрите на него! Он хочет поговорить со мной наедине!
До него только теперь доходит, что она боится остаться с ним наедине. Больше, чем этого, она боится остаться одна. Теперь ему ясно, почему она настаивала, чтобы дверь в спальню всегда оставалась открытой, а Бэлла — ее подруга детства — располагалась так, чтобы услышать, когда ее, в случае чего, позовут. И она слышала все звуки, раздававшиеся из спальни.