Дейра
Шрифт:
– А кто выдвинул обвинение против миссис О'Брайен?
– Понятия не имею. Кто-то письменно известил епископа и шерифа. А они не выдают своих информаторов, сам понимаешь.
Джек задумчиво потеребил кончик носа, покусал губы и сказал:
– Не потому ли Нейт Рейли и закрыл свою аптеку, что не мог тягаться с мамашей О'Брайен?
– А тебе, как я погляжу, пальца в рот не клади!
– криво усмехнулся кузен.
– Быстро соображаешь. Чуть не каждый второй в городе по зрелом рассуждении пришел к такому же выводу. Тем более что у супруги Рейли самый длинный в Сбейптаху язык. Пусть даже так -
– И какое же наказание светит мамаше О'Брайен?
– Светит? Да ее уже приговорили - к пожизненной каторге на золотых копях, что в Хананийских горах.
Джек недоуменно поднял брови: - Уже? Не слишком ли резво для нашего правосудия?
– Ничуть! Она созналась спустя всего шесть часов после ареста, а по этапу ее отправили лишь через два дня.
– Шесть часов на дыбе развяжут язык любому, не только пожилой женщине. Что, если об этом прознает местный Блюститель Завета?
– Ты что же, защищать ее взялся, что ли? Ты ведь знаешь, когда вина подсудимого бесспорна, можно чуток и поприжать. Правосудию от этого никакого вреда - кроме пользы. И жеребякам никогда не проведать, какие устройства есть в наших тюремных подвалах. А даже узнай они что, чего нам бояться? Ну, нарушили мы маленько договор. Так что теперь, вешаться, что ли?
– Стало быть, ты все же уверен, что Полли прячется в кадмусе на нашей ферме?
– А где же еще? Собственно, этого, - Вонг махнул рукой в сторону тела, - я собирался сперва припереть к стенке и выведать всю подноготную, но, когда остался с ним с глазу на глаз, так меня разобрало! Удержаться не смог. И вот в результате...
– Он присовокупил к последним словам еще один выразительный жест.
Машинально проследив взглядом линию жеста, Джек заметил нечто, всмотрелся, нервно шагнул вперед и ткнул кончиком клинка:
– А это еще что такое?
Вонг нагнулся и приподнял голову сатира за густую гриву.
На каждой щеке мертвого алели грубо вырезанные ножом письмена.
– Разобрал буковки?
– спросил Эд.
– Это УЖ. Отныне будешь встречать их часто. Наступит день, они украсят щеки каждого в Дионисии жеребяка. А если нам удастся сговориться с остальными народами, то и во всем Авалоне. Каждый сатир и каждая сирена будут помечены этим знаком, и каждый посмертно!
– Слыхал я в таверне какую-то болтовню, - протянул Джек, - о некоем тайном обществе, посвятившем себя борьбе с жеребяками. Но не поверил, решил - пьяная блажь. Во-первых, какая уж там тайна, если о ней болтают последние пропойцы. А во-вторых, подумал, что байками подобного сорта люди всегда тешились, обсуждая Преткновение. Одни лишь разговоры. Никогда никаких поступков.
– Во имя всего, что людям свято и дорого - отныне ты увидишь множество поступков!
– Эд сбросил с плеча котомку.
– Пойдем, поможешь захоронить останки.
Он извлек из мешка короткий заступ со штыком каленого стекла. При виде его Джек ужаснулся еще сильнее. Предусмотрительность кузена красноречиво свидетельствовала о том, что случившееся можно трактовать лишь как преднамеренное и хладнокровное убийство.
Эд принялся нарубать дерн и складывать его в стороне.
Копая затем неглубокую могилу, он продолжал просвещать родича, не давая тому и словечка вставить:
– Ты пока еще не член нашей организации, но сейчас уже влип по уши - не меньше меня. Я так даже рад, что столкнулся здесь с тобой, а не с кем другим. Хватает у нас еще таких, что готовы чуть ли не лизаться с жеребяками. Такой холуй, вместо того чтобы руку мне пожать, того и гляди за шерифом поскачет. Но ничего, их время уже на исходе. И надпись эту ты увидишь вскоре не только на мордах жеребяков. Кожа предателей под ладно заточенным ножом ничуть не тверже, чем у сатиров. Ты вполне просек, что я имею в виду?
Джек ошеломленно покачал головой. Ничего себе выбор предлагал родственничек: либо присоединиться к хладнокровному убийце, отождествляющему себя со всей человеческой расой, либо записаться в предатели рода человеческого! Мог ли он выбрать последнее? Джек и так уже чувствовал себя чуть ли не больным после случившегося; как он досадовал на чуткий нюх и острый слух верного Самсона, посадившего хозяина в такую глубокую и грязную лужу! Развернуться бы и улепетнуть очертя голову и забыть напрочь обо всем увиденном. Уверить себя, что ничего не видел, а если даже и видел что, ничего поделать не мог. Но куда теперь денешься?..
– Давай берись за ногу, - велел Эд.
– Я за другую, и оттащим тело в яму.
Джек нехотя вложил ятаган в ножны. Вдвоем с кузеном они поволокли через поляну увесистого вайира; его безвольно раскинутые руки тянулись по траве, как брошенные весла за дрейфующей лодкой. Кровь оставляла на примятой зелени отчетливую бордовую дорожку.
– Придется и травку схоронить, - деловито заметил Эд, отдуваясь.
Кейдж кивнул. Он уже давно перестал удивляться, отчего кузену невысокому, но на редкость крепко сбитому парню - понадобилась его, Джека, помощь. И почему место для могилы тот выбрал аж в тридцати ярдах от трупа. Все понятно - Эд втягивает его в дерьмо по самые уши, делая соучастником грязного преступления.
Но хуже всего, что он не мог отказаться. Не страх или сила кузена тому причиной, лихорадочно утешал себя Джек. Не боялся он Эда; не пугала его и огромная мрачная тень у того за спиной: призрак тайного общества "УЖ" - убей жеребяка.
Вся беда в нем самом, в его собственной неколебимой вере, что жеребяки - не люди. Нелюди. Нет у них бессмертной души, пусть и смахивают чем-то на род человеческий.
И расправу над жеребяком убийством не назовешь. Убийством в полном смысле этого слова. Хотя юридически оно было именно таковым. Но в глубине души никто из людей, даже самый строгий крючкотвор, с законом не согласится. Разве прикончить пса - убийство? А чем вайир лучше пса?
Но по целому ряду причин суды рассматривали дела иначе.
И наиважнейшей из них было элементарное законопослушание. Правительство Дионисии строго соблюдало соглашение, установившее порядок судопроизводства в тяжбах меж людьми и вайирами. Но люди, замешанные в преступлениях против вайиров, виновными себя все же не ощущали - ни юридически, ни перед Богом. Убийство жеребяка - отнюдь не смертный грех.
"Тогда почему же так муторно у меня на душе?" - хмурился Джек.
Совершенно машинально он заметил: