Дезертир
Шрифт:
– Глядят волчицы на волчицу. Ждут, у которой первой начнут зубы сыпаться, – скалился Марк Аттий.
Только у него одного, похоже, осталось настроение шутки шутить. Правда, они с каждым днем становились все злее.
Аттий командовал одной из двух центурий, оставленных Базиллом в Браддаве. Утренние построения он начинал с одной и той же фразы в небольших вариациях:
– Здорово, лешаки! Сколько мха на ногах за ночь наросло? Как там у тебя, Нумерий, конец еще не сгнил? Когда отвалится, скажи. Я его в местной бормотухе замариную и потом своей бабе в Клузии покажу. Она такого длинного отродясь не видела.
Легионеры довольно давно были лишены женского общества и поначалу все шутки вращались вокруг баб. Жениться солдатам не позволялось, но все знали, что на родине Аттий сожительствовал с какой-то вдовой. Сошелся с ней, уже завербовавшись в легионы, потому законный брак оказался невозможен. Над центурионом часто подтрунивали, а он радостно подхватывал, состязаясь в остроумии. Правда, такое случалось все реже.
После приветствия центуриона из строя выходил опцион.
– Третья центурия. По списку семьдесят три человека, больных шестеро, за ночь умер один, в караулах десять.
За ним докладывал Барбат.
– Шестая центурия. По списку шестьдесят шесть человек, больных четверо, в караулах десять.
День за днем одно и то же. Как и сегодня.
– Жалобы есть?
– Холодно! Ноги мерзнут! – жаловались солдаты, подгибая грязные, синие от холода пальцы, торчащие из калиг.
– А у меня хер вообще в прыщ превратился и льдом покрывается!
– А ты его руками потри, как следует, он и согреется! – растянул улыбку до ушей Аттий.
Отпустив солдат, Марк пожаловался Квинту, скорчив страдальческую рожу:
– Не, я так больше не могу. На охоту надо. Завтра же. Если никого не убью, своих ведь начну резать!
– Фракийцы там шныряют, – напомнил Север.
– Да какие фракийцы? Все давно по норам, по берлогам завалились, как медведи.
– Десять дней всего спокойных, а ты уже расслабился. Он того и ждет.
– Да и насрать! Я тут скоро в мухомор превращусь. Со мной пойдешь?
– Знаешь ведь, что не пойду. Запрещено. На кого крепость оставим? Базилл узнает, головы снимет.
– Как головы снимать, так он первый... – пробурчал Марк, – а как сменить нас в этом болоте... Эх, Квинт, позабыты мы с тобой, позаброшены.
– Так говоришь, будто Базилл сейчас в бане кости греет, а остальные под пуховыми одеялами на перинах спят.
– Может и на перинах. Интересно, у этих дикарей есть хоть одна баня? Я еще в Фессалии, как узнал, куда идем, насторожился. Про немытых дарданов пословицу слышал?
– Кто ее не слышал...
Аттий потянулся до хруста в костях.
– Нет, точно завтра на охоту пойду. Ничто меня не остановит.
– На кого хоть? – спросил Север.
– Да мне все равно, кто попадется.
– Заяц выскочит, на него с рогатиной кинешься? – усмехнулся Квинт.
– Зачем? Рогатину вообще не возьму. Я, брат, пострелять люблю. Видал мою игрушку?
– Какую игрушку? – удивился Квинт.
– Что, мои балбесы не растрепали? Меня же весь легион зовет – Аттий-Выбей-Глаз.
– Такое слышал, – кивнул Север, – да только подумал...
Он показал Марку кулак. Аттий засмеялся.
– Да нет, тут смысл в другом. Пошли, покажу.
С Марком Аттием Квинту исключительно повезло. При всей своей показной грозности, командир третьей центурии десятой когорты оказался чуть ли не единственным начальником в легионах Базилла, кто ни разу не плюнул в сторону Севера прозвищем "поганый марианец" или иным подобным.
После того, как дарданы сдали крепость, и Базилл оставил в ней небольшой гарнизон для охраны дороги, легионы двинулись дальше, на Скопы. Аттий, простой служака, лет на пять старше Севера, не заморачивался сулланской ксенофобией и два центуриона, оставшись без высшего начальства, мигом нашли общий язык.
За месяц по дороге на юг проскакали трое гонцов, везших Сулле донесения легата. От них гарнизон, казалось, всеми позабытый, узнавал последние новости о ходе войны. Собственно, к середине декабря войны никакой уже и не было.
Дарданы собрали чуть больше десяти тысяч воинов и рискнули затвориться в каменном кольце стен своей столицы. Среди тарабостов не было согласия. Часть из них еще до подхода римлян предлагала князю Кетрипору покинуть Скопы:
– Это мышеловка, – говорили они, – только не для римлян, а для нас.
Одни советовали дать сражение в чистом поле, другие предлагали уйти в горы. Впрочем, и среди последних начались раздоры. Всякий тарабост считал, что защищать нужно именно его гнездо. В конце концов, князь склонился к мнению тех, кто предлагал защищать Скопы. Дарданы решили пересидеть за стенами. Не нашлось никого, кто бы им рассказал, какие города брал Луций Базилл. Так, по мелочи, всего-то два – Рим и Афины.
Легионные машины отстали от армии на несколько дней, обоз с ними застревал буквально на каждом шагу. Когда до города оставалась пара переходов, Базилл вызвал Асдулу, которого держал при себе. Переговоров не состоялось. "Посол", едва добравшись до римлян, согласился служить им добровольно.
– Скажи-ка мне, какое войско могли собрать твои соплеменники.
Асдула Скорый в нынешней ситуации сориентировался мгновенно, и с тех пор всячески старался показать свою полезность. Непривычно было ему, важному тарабосту, лебезить и унижаться, но римляне ведь все равно когда-нибудь уйдут, даже если не все, а противостоящие им, считай, скоро богов увидят. Такой шанс в князья угодить, раз в жизни выпадает. Вот и сейчас он недолго губами жевал, прикидывал.
– Десять тысяч могут собрать, пятнадцать – вряд ли.
Базилл кивнул, такая точность его устроила.
– И все здесь сидят?
– Того мне не ведомо, однако, Лангар всех скликал сюда и, вроде бы, согласились. Разве что, кто-то не успел подойти.
– Понятно. Какие там воины?
Асдула покорно отвечал. Легат внимательно слушал. Потом спросил:
– Ты большой вождь своего племени, Асдула?
– Совсем маленький, мой легат, – ответил тарабост.
– Пока не твой, – хмыкнул Базилл, – хочешь возвыситься, послужив Риму?