Дезертир
Шрифт:
– Н-на!
Булькающий хрип за спиной.
– Кезон, держись!
Быстрый взгляд назад. Клинок, летящий в спину. Пригнуться! Кезон стоит на коленях, заваливается на бок.
Удар краем щита в голову сбил Севера с ног. В глазах потемнело, Квинт упал лицом в грязь, но не потерял сознания. В трех шагах от центуриона какой-то варвар ловко отбивался сразу от нескольких легионеров, орудуя длинным клинком и факелом, зажатым в левой руке. Гудящее пламя чертило замысловатые фигуры, на краткие мгновения выхватывая из тьмы лица людей. Падая, Квинт выпустил щит и, пытаясь подняться, наткнулся рукой на труп в кольчуге, лежащий в луже спиной кверху. Между лопатками торчала стрела. Стрела? Откуда? Кто здесь мог стрелять? Точно не его люди. Варвары? В своих? Не мудрено, вообще-то, в таком месиве... Север перевернул тело, подтянул ближе, пытаясь в рваных бликах пламени различить черты лица и первое, что ему бросилось в глаза – длинные висячие усы.
Скордиск!
"Это не дарданы! Осторий, твою мать, оглоблю тебе в жопу! Это же он там, с факелом, шлем с гребнем, кованый мускульный нагрудник! Где были мои глаза?! Но кто же стрелял? У моих нет ни одного лука!"
– Осторий, – заорал Квинт, срывая голос, – остановись!
Рядом грохнулось тело, плеснув во все стороны грязью, кувыркнулось через голову и вскочило. Какое живучее. Квинт поднялся на колено, и едва не опрокинулся навзничь, извернувшись всем телом. Кельтский клинок на длину ладони не долетел до шеи Севера. Быстрым ответным выпадом, центурион отправил варвара-ауксиллария к праотцам.
Осторий дрался один против четверых и... одолевал. Квинт провел ладонью по лицу, стирая липкий снег, моргнул пару раз, а Осторий за это время успел уменьшить число своих противников. Теперь только трое. Вообще, ряды сражающихся с обеих сторон изрядно поредели, по крикам судя, и заметно уменьшившейся толкотне на дороге. Вот только не понять, кто побеждает.
– Префект, остановись! – закричал Север, понимая, что это бесполезно.
Осторий стремительно перемещался, не давая своим противникам нападать всем вместе. Они бестолково наскакивали на него, мешая друг другу, а его клинок метался с быстротой жалящей змеи. Вздох, взмах, всхлип. Второй легионер, пораженный в живот, согнулся пополам. Север заскрипел зубами: одним из двух схватившихся в префектом легионеров оказался Барбат. Он что-то кричал. Очевидно, тоже призывал Остория прекратить бой. Безрезультатно.
Квинт вскочил на ноги, рванулся на помощь, но столкнулся с очередным скордиском. Тот, нечленораздельно вопя, размахивал щитом, который держал двумя руками за край. Квинт отшагнул в сторону, сделал короткий и точный выпад, всадив клинок до середины в грудь варвара, оттолкнул нежелающее падать тело, бросил взгляд на Остория и в отчаянии закричал:
– Луций!
В то же мгновение префект прикончил последнего своего противника. Барбат стоял, прислонившись к мокрому, лишенному коры стволу мертвой сосны и, сползая на землю, смотрел невидящим взором в пустоту.
– А-а-а!
Квинт бросился к префекту, не глядя раскидал оказавшихся на пути скордисков.
– Так это ты, сучара?! – взревел Осторий, узнав Севера и отразив удар, в который тот вложил всю переполнявшую его ненависть, – сдохни, ублюдок!
Одной ненавистью мастерство не пересилишь: правое бедро центуриона обожгла холодная сталь.
– Катись... – взмах, лязг, – к Орку!
Брызги крови. Чьей? Нет боли, вообще нет никаких чувств, только ненависть. Лязг, взмах. Шаг вперед. А, пятишься, тварь!
Закругленный кончик кельтского меча вспорол кольчугу на правом боку центуриона, а через мгновение едва не рассек ему шею. Квинт отшатнулся, уклоняясь от очередного удара, и упал на спину.
– Командир! – голос Авла, откуда-то из-за спины, – держись!
Осторий, уже занесший меч над поверженным центурионом, вынужден был отступить: на него опять насели сразу несколько легионеров.
Квинт, морщась от боли, приподнялся на локте и вдруг, как перуном Юпитера пораженный, вздрогнул. Выползшая из-за туч луна осветила тусклым серебром фигуру всадника, дравшегося с двумя легионерами. Всадник рубил ромфайей, а за спиной его висело нечто, напоминающее...
Северу кровь залила глаза, он снова закричал. Страшно, дико. В этом крике уже не осталось ничего человеческого. За спиной конного варвара висел гастрафет Марка.
Злой Фракиец расправился с легионерами, поворотил коня. Огляделся по сторонам, высматривая новых врагов. На мгновение замер, посмотрев на Квинта, потом толкнул пятками бока жеребца и помчался прочь.
Север, позабыв обо всем на свете, не видя более Остория и бьющихся с ним легионеров, не замечая собственных ран, бросился следом. Боковым зрением увидел коня, смирно стоящего над телом мертвого ауксиллария и одним прыжком взлетел ему на спину.
– Пошел!
Он не видел дороги, по которой летел галопом, рискуя свернуть шею и себе и жеребцу. Ветки хлестали по лицу, рассекая кожу до крови, он не замечал и их. Фракиец был не один, к нему присоединилось еще несколько всадников, но Квинт окончательно утратил способность трезво мыслить, без остатка отдавшись во власть всепоглощающей ненависти.
– Стой!
Сколько длилась безумная скачка, он не знал. Конь храпел под ним, но Север, всегда заботливый и внимательный к лошадям, и ухом не вел.
...Край какого-то оврага. Все вокруг белым-бело. Снег облепил ветви деревьев, укрыл землю вязким ковром. Он светился еле-еле, словно пытался преумножить бледное сияние луны, краешек которой отпихивал прочь от себя темно-серые косматые клочья облаков.
Воин с гастрафетом за спиной повернул коня.
– Тестим, стой! – крикнул один из всадников.
– Он же один!
Взмах ромфайи. Короткий опережающий выпад.
Север хищно оскалился. Сочлись. Ты отмщен, Марк.
Время остановилось.
Воин, недоуменно уставившись на рану, сползал с конской спины на снег.
– Тестим!
Еще один всадник вскинул лук. Квинт натянул поводья, поднимая коня на дыбы. Загудела тетива. Стрела не летела – плыла среди замерших в воздухе снежинок, так и не достигших земли. Ребенок играючи увернулся бы, да вот только мышцы, словно свинцом налились.
Летящая смерть угодила в капкан бесконечного круга мгновений, царства застывшего времени, но, рассекая его стальным отточенным острием, неумолимо продолжала свой путь. Сердце словно чья-то жестокая рука сжала. Жеребец Квинта вздыбился и заржал, пронзительно, жалобно: выпущенная с десяти шагов стрела вонзилась в его грудь на треть длины древка. Конь переступил задними ногами на самом краю обрыва и, не удержавшись, сорвался вниз, ломая кусты.