Дезертир
Шрифт:
– Спасибо, мурлыка, – прошептал Квинт.
Он снова задремал.
Проснувшись, Север предпринял еще одну попытку наладить общение со спасительницей (в том, что именно она его нашла и выхаживала, он не сомневался).
– Ты говоришь по-эллински?
Девушка нахмурилась.
– Хеллас?
– Да. Понимаешь?
Он не ожидал утвердительного ответа и немало обрадовался прозвучавшим словам:
– Немного.
– Кто ты?
Она улыбнулась.
– Бенна.
Квинт немного помолчал, каждое слово давалось ему с трудом.
– Это ведь не имя. Я плохо знаю ваш
– А разве я не женщина? – спросила она по-гречески.
Квинт не ответил, длинная тирада утомила его. Девушка тоже молчала некоторое время, потом сказала:
– Зови Ольхой. Я тебя в ольшанике нашла.
– Почему настоящее не назовешь?
– Не всякому называют.
Он закрыл глаза. Не было сил продолжать разговор, хотя вопросов накопилось – тьма.
Когда снова проснулся, девушки не было. В ногах сидел пушистый серый кот. Вылизывался. Квинт не без труда осмотрелся
В доме было светлее, чем обычно. Открыта дверь. На противоположной от нее стене прорублено окошко. Оно располагалось в изголовье постели и чтобы его увидеть, Квинт едва не свернул себе затекшую шею, поморщившись от боли. Маленькое окошко, локоть в ширину, а в высоту и того меньше. В него вставлена рама с подвижной деревянной задвижкой, которая сейчас открыта.
Тянуло холодом и дымом.
У противоположной стены, справа от входа, устроен очаг – приземистая глинобитная печь. В ее своде было оставлено круглое отверстие, заткнутое днищем горшка. В нем клокотало какое-то варево, источая вкусный запах, от которого у Квинта сразу заурчало в животе.
Сизый дым выходил через устье, утекая под высокую крышу, в открытую дверь и окно. Внутренняя поверхность крыши и верхние венцы сруба были черным-черны от сажи. Под кровельными балками висели связки трав и какая-то снедь, коптившаяся в дыму.
Пол глинобитный. Дверь располагалась на уровне пупа взрослого человека и к ней вели деревянные ступеньки.
Все вещи в доме, на которые натыкался взгляд, выглядели очень добротно. О многих из них язык не повернулся бы сказать, что они сделаны женской рукой, но с тех пор, как центурион пришел в себя, других людей кроме Ольхи, он не видел.
Квинт провел ладонью по лицу. Ничего себе бородища отросла! Как долго он здесь валяется? Он предпринял роковую вылазку через шесть дней после декабрьских ид. В Длинную Ночь, как звали ее варвары.
– Какой сейчас день? – спросил он Ольху.
– Хороший, – ответила она, и добавила еще что-то.
– Что ты сказала?
Ольха поморщилась, подбирая эллинское слово.
– Холодно там. Хорошо.
Квинт удивился. Как может быть хорошо, когда холодно?
– Сколько времени прошло после Длинной Ночи?
– Месяц прошел. Даже больше.
Больше месяца? Ничего себе... Наверное, сейчас февральские календы, а то и ноны. Праздник Конкордии, богини согласия. Ровно год назад в это самое время легионы марианцев грузились на корабли в Брундизии. Год прошел. Сколько всего случилось за этот год, в голове не укладывается. И как все печально закончилось...
А, собственно, как? Что же там произошло, на той дороге? Память неохотно подсовывала обрывки
Нет. Если думать такое, то просто расколется голова. Все было на самом деле. Бой на ночной дороге, погоня через метель, падение в овраг. Чем больше Квинт вспоминал деталей, тем сильнее утверждался в мысли, что там, на дороге он угодил в капкан, который, похоже, поставили вовсе не на него, а на другого зверя. Осторий устроил засаду варварам или наоборот? Первые всадники в колонне определенно были фракийцами.
Да какая разница? Человек, убивший Марка, мертв, и теперь Севера волновал один единственный вопрос – уцелел ли в том бою Осторий? Убийца Луция Барбата.
Да, единственный вопрос, все верно. Квинт сразу решил, что к сулланцам не вернется. Вот если бы уцелел Луций, с которым он сдружился за эти несколько месяцев...
В центурии Севера оставалось еще несколько ребят из злополучного посольства. Тит Милон, который спас ему жизнь при Лекте. Должок остался. Какое-то время Квинт колебался, раздумывая, не будет ли то, что он задумал, предательством. Однако все же убедил себя (не без труда), что Лапе и остальным, если они еще живы, лучше и дальше служить в сулланских легионах без товарища, у которого над головой Дамокловым мечом висит клеймо близости к Фимбрии и Серторию. К врагам. Сулланцы всегда будут смотреть в его сторону подозрительно и при всяком удобном случае постараются избавиться, как пытался Луций Лукулл. К рядовым солдатам отношение куда проще.
Нет, он не вернется. Сулланцы плюнут ему в спину обвинением – предатель, дезертир, но его совесть чиста. Он не предавал своих.
Не предавал, Квинт? Вернешься под знамена Сертория? А Сулла развяжет гражданскую войну и тебе запросто выпадет возможность скрестить меч с тем же Лапой. Вернуть должок. Как тебе такое?
Квинт сжал зубы, потер пальцами виски.
Не выбраться тебе, Квинт Север, из нужника, не перемазавшись в дерьме. Давай, расскажи сам себе, что, мол, еще бабушка надвое сказала, какая судьба кому выпадет. Не предавал...
Разболелась голова и Квинт попытался подумать о чем-нибудь более приятном. Не получилось. Он продолжал размышлять над создавшимся положением, прикидывать варианты своих действий, когда встанет на ноги. Он уже не сомневался, что худшее позади, и скоро пойдет на поправку.
"Нужно добраться до Диррахия, там наши помогут вернуться в Италию".
Год назад в этом важнейшем городе заправляли марианцы. Насколько Северу было известно, Сулла еще не прибрал его к рукам. Более того, в начале января в Диррахий прибыл новый наместник Иллирии, пропретор Сципион Азиатик, тот самый, который гонял скордисков. Убежденный противник Суллы и один из военачальников марианской партии. Правда, о его назначении Квинт еще не знал.