Дезертир
Шрифт:
– Я с тобой!
Они лежали под теплой медвежьей шкурой, прижимаясь друг к другу. Уже давно рассвело, нужно было натаскать воды, затопить печь, но они не вставали. Не могли оторваться друг от друга.
– Ты удивлен? – спросила Берза.
– Да, – ответил Квинт, – зная все твои страхи, удивлен. Кто он?
– Не знаю, – пожала плечами Берза, – я даже лица его не видела.
– Вот как? – хмыкнул Квинт, – как же это случилось?
– Дед с одной стороны опасался, что я засижусь в девках, с другой никак не мог найти мне подходящего жениха. Парни в ближних селах ему не нравились. Да ему вообще никто не глянулся. Нельзя сказать, что я замуж торопилась, пугало это меня. Но попробовать хотелось. Ты не думай, что я всю жизнь под елкой просидела. Слышала всякое от других баб. Когда дед в силе был, и к больным его звали, я с ним часто ходила.
– Зудело все? – усмехнулся Квинт.
– Охальник! Куда полез? – отпрянула Берза, но тут же снова прижалась всем телом.
– И как? Испробовала?
– Был праздник Бендиды, Великой матери. День, когда она родила Нотиса, вечно юного бога, умирающего и воскресающего вновь. Его празднуют в начале весны, он как раз недавно прошел.
– Я слышал об этом. Греки называют этот праздник Великими Дионисиями. В Риме тоже какое-то время в ходу был этот культ – Вакханалии, но потом Сенат стал бороться с ним. Консулы проводили розыски культистов по всей Италии. Говорят, сей праздник сопровождается оргиями, барабанным боем, льются реки вина, а в ночи вокруг костра пляшут голые женщины...
Квинт вдруг смутился и замолчал.
– Сопровождается, – пропела Берза, – вот и я там... Сплясала один раз. Думала, больно будет. Нет. Не почувствовала ничего. Одурманила меня Великая мать. А кто там со мною был, я и не глядела. Дитя, к счастью, не получилось, а то бы дед меня прибил. Он и не узнал ничего.
– А говорят, что у вас, фракийцев, девушки до брака не хранят целомудрие и это не осуждается.
– Правду говорят. Если какая девка незамужняя залетит, ей мужа потом даже проще сыскать – плодовитость подтвердила. Но дед бы осерчал. Он себе на уме был.
Он потянулась и поцеловала Квинта. Потом скривила губы и спросила:
– А у тебя есть жена?
– Нет. Как-то не сподобился.
Берза нахмурилась, словно что-то прикидывая.
– Ну... ты еще молодой. Успеешь.
– Может быть, – он улыбнулся.
– А женщин много было?
– Ревнуешь?
Она фыркнула.
– Нет, не много, – произнес Квинт, мечтательно прикрыв глаза, – домашние рабыни не отказывали хозяйскому сыну, но я не часто на них заглядывался, как-то все время был занят другим. Носился по окрестностям, размахивая мечом и со Стакиром дрался. Воином хотел стать.
– Стал?
– Стал.
Она некоторое время молчала.
– Ты много людей убил, Спартак?
Он ответил не сразу.
– Много. Это у меня третья война.
– Наверное, ты зря стал воином. Женился бы, растил детей...
– Наверное... Но никогда не встретил бы тебя.
Она спрятала лицо у него на груди. Долго молчала. Потом спросила.
– Ты уйдешь?
Квинт вздохнул, но ничего не ответил.
"Нужно добраться до Диррахия, там наши помогут вернуться в Италию".
– Лучше поскорее уходи, – прошептала Берза еле слышно, – пока я совсем из-за тебя головы не лишилась.
Он сжал зубы.
– Я должен. Моей родине тоже угрожает война. Я должен быть с теми, кого назвал боевыми товарищами, чтобы защитить родной очаг.
– Уходи, Спартак, – сказала Берза.
Она выскользнула из-под шкуры, отодвинула оконную задвижку.
– Уходи сейчас, пока я в себя не пришла, – и добавила еле слышно, – а не то я потом целую реку нареву....
В дом ворвался солнечный луч и позолотил ее кожу. Квинт залюбовался девушкой, а та накинула рубаху и выскочила за дверь.
Квинт потянулся, встал. Оделся. Кочергой поворошил остывшие угли в печи. И вдруг услышал конский всхрап. Вздрогнул, схватил топор. Одним прыжком очутился у двери, приоткрыл ее.
Берза стояла на самом краю поляны и разговаривала с каким-то немолодым человеком. Спокойно разговаривала, как со старым знакомым.
Квинт вышел из дома и сразу увидел, что пришелец не один. Шевельнулись лапы елей и, словно из ниоткуда, на поляне появилось еще пять человек. Все вооруженные. Тот, с которым говорила Берза, держал за узду коня.
Девушка обернулась, увидела Квинта, махнула в его сторону рукой и что-то сказала собеседнику. Севера вдруг, словно молнией поразило – к конской попоне был пристегнут гастрафет. Это та же самая компания, что и тогда, на ночной дороге. Квинт сжал топор, шагнул вперед. Остановился, пристально глядя на пришельца и не обращая внимания на его товарищей, которые, без сомнения, видели его движение и сразу подобрались.
"Тестим, стой!"
"Он же один!"
Это тот самый, который кричал.
Пришелец, между тем, по-отечески положил руку на плечо Берзы, с улыбкой что-то сказал ей, коротко взглянул в сторону римлянина, повернулся и скрылся за ветвями. Его товарищи тоже мгновенно исчезли, как будто их и не было. Послышалось конское ржание, а потом негромкий удаляющийся топот.
Девушка подошла к Северу. Она не выглядела взволнованной.
– Кто это?
– Веслев. Что с тобой, почему ты напряжен?
Он не сразу ответил.
– Шестеро... Вооруженные. У старшего гастрафет Марка.
– Что? О чем ты?
Он словно оцепенел, превратился в статую. Стоял и не мигая смотрел в сторону, куда удалились фракийцы. Берза взяла его за руки.
– Да что с тобой?
Он мотнул головой.
– О чем он говорил с тобой?
– Просто расспросил о моем житье. Я не виделась с ним несколько месяцев, говорила же тебе, что он присматривает за мной. Он – друг моего деда и я никогда не видела от него ничего дурного. Он порадовался, что я жива и здорова. Рассказал, что по долинам прокатилась война, но римляне скоро уйдут. Сказал, чтобы была осторожна, вокруг все еще рыщут их разведчики.