Дезертиры
Шрифт:
В тонкой папке - две бумажки: справка из полиции Дюссельдорфа и анкета с данными; на фото - угрюмое лошадиное лицо с короткой стрижкой.
фамилия: Орлов
имя: Потап
год рождения: 1981
место рождения: с. Семибалки,
Ростовская область, Россия
национальность: русский
язык(и): русский
вероисповедание: православный
Я повертел в руках чистый бланк, куда надо было переносить эти данные.
– Зачем вообще это все еще раз у него переспрашивать?
– спросил я у Марка.
–
Марк сверкнул очками:
– То, что в сопроводиловке, это наспех записано в полиции. А вот что он сейчас скажет и что вы запишете - это уже в дело и суд идет, окончательный вариант. Надо очень внимательно слушать. Все оговорки тут же фиксировать и сообщать коллеге, который ведет интервью.
Потап Орлов - массивен, угрюм, прыщав, деревенский парень с грубым черепом, сонными глазами и большими кистями рук; неуклюж и медлительно-тяжел в движениях, будто каждый раз пуды перетаскивает. Одет в какие-то темные робы. Тупо смотрит в одну точку, руки держит за спиной.
Пока мазалась краска и готовилась бумага, мы сели за стол.
– Имя у тебя редкое, - сказал я ему.
Он потупился:
– От деда.
Все данные были правильны, только пункт "вероисповедание" вызвал у него слабый протест:
– Не православный я. Сектанты мы.
– Какая секта?
– По комнатам сидим - книги читаем, молимся.
– Он говорил нехотя, односложно, неразборчиво, иногда скороговоркой.
– Адвентисты? Субботники? Духоборы?
– Не знаю. Убивать - грех. Воровать - грех. Молиться и работать.
Он переложил по столу руки в заусенцах, мозолях, пятнах, с грязными ногтями:
– Оружие держать - грех. Бог не велит. Нельзя.
– Пишите "Свидетель Иеговы", - посоветовал Марк, узнав, в чем дело.
Я сказал об этом Потапу.
– Пойдет, - ответил он.
– А вы кто?
– Переводчик. Буду помогать тебе с немцами сотрудничать, - сказал я и подумал, что за подобную фразу в свое время и в своем месте нас обоих расстреляли бы без суда и следствия.
– Понял, - сказал он и опустил голову, сжал кисти рук в большой кулак и молча ждал. Было в нем что-то покорно-рабское, молчаливое, гнетущее...
– Спросите его, кем он был на родине?
– обхватив двумя руками здоровенный палец, спросил Марк, начиная снимать отпечатки и опасливо отстраняясь от верзилы Потапа.
– Мамке в огороде помогал, - флегматично ответил тот.
– Как его зовут?.. Топ-тап?..
– переспросил Марк.
– Иван - знаю, Андрей знаю, Борис - знаю. Топтап - не слышал.
– Старинное имя, - пояснил я.
– Чего немцу надо?
– сонно исподлобья посмотрел на меня Потап. Он вообще предпочитал глаза держать полуприкрытыми.
– Имя твое ему очень понравилось. Не слышал никогда. А родителей как зовут?
–
– Обед здесь когда, не знаете?
Я не знал, а Марк язвительно ответил, что об этом еще рано думать, сейчас на вопросы отвечать надо, а вообще обед с двенадцати до четырнадцати.
Шнайдер встретил нас улыбкой и кофе. Его загорелое лицо казалось розоватым под седым серым бобриком, который он часто и ласково потирал и гладил.
– Слыхали по телевизору: в Англии на вокзале пятерых румын поймали, с трехмесячным ребенком умудрились под поездом в каком-то отсеке для угля из Франции в Англию по Евротуннелю проехать. А поезд этот 300 километров в час мчится, между прочим, и сто раз перед отправкой осматривается... Кто это у нас сегодня?.. Дезертир?..
Услышав знакомое слово, Потап кивнул и уставился в стол, за который сел с большим трудом: стол маленький, а он массивен и неповоротлив.
Шнайдер цепко пару раз взглянул на него и сказал негромко:
– Я думаю, нам предстоит выслушать тяжелую историю нежелания служить в армии. Понятно, кто же хочет?.. В молодости и я не хотел. А вы?
– У нас в Академии художеств военной кафедры не было. Мне пришлось откупиться от военкомата, - сказал я.
– Понимаю. Когда это было? В середине семидесятых?.. Тогда дисциплина в армии была уже ослаблена... Ну, надо начинать. Давайте впишем время, - он взял мой обходной лист, черкнул на нем цифры и принялся настраивать диктофон, я долил в чашку кофе, а Потап смотрел на свои черные кулаки, полузакрыв глаза и покачиваясь, так что Шнайдер осторожно спросил у меня:
– Ему плохо?.. Может быть, он чем-нибудь болен?.. Спросите у него.
Я перевел.
– Нет, - отозвался Потап.
– Что-то голова болит, в сон тянет. Я, когда мал был, на бахче упал, балдой прямо об арбуз. С тех пор болею.
– А чем?
– Болями болею. Несчастный человек.
Шнайдер вздохнул:
– Ясно. Здоровых и счастливых я еще за этим столом не видел, - и щелкнул включателем.
Анкетные данные скупы и коротки:
– В школу ходил... Учился плохо... Ничего не помню... Потом дома был, мамке помогал. Голова болит, сил нет... Народу в дому много, по комнатам сидят и молятся. Чего еще сказать?..
Пока мы с ним вписывали в протокол имена всех братьев-сестер, Шнайдер выключил диктофон, вытащил лупу, атлас, поискал нужную страницу и углубился в нее.
– Спросите у него, сколько времени надо было ехать от его села до Ростова?
– Не знаю. Може, час, а може, боле. Забыл. Недалеко было.
– Он часто ездил туда?
– Чего мне там?.. Сатанское место. Это не для нас. Для нас - молитва и работа. Больше ничего. Бог не велит с людьми водиться. Не наше это.
– Он сектант, - пояснил я.