Дезертиры
Шрифт:
– Сидю тут, в комнату, на койку - и все. Про других ничего не ведаю. Обратно ехать не желаю.
Шнайдер тем временем собирал бумаги, перематывал кассету, закрывал атлас и готовил для Потапа временный паспорт. Потом коротко позвонил куда-то:
– Готовьте на отправку, - а мне пояснил, что надо будет внизу, у господина Марка, заполнить анкету для российского посольства об утере паспорта: если беженец приехал по визе и с паспортом, то в посольстве паспорт ему восстановят, и тогда отправить его назад будет несложно, если же паспорта
– Потому во Франкфурте пограничники у трапов паспорта проверяют? вспомнил я.
– Да. Но что это дает?.. Въезжающие или, лучше, влетающие рвут паспорта после контроля. Или прячут где-нибудь. Даже в землю зарывают. Был тут случай, когда вот за этим столом один беженец себя за большого диссидента выдавал, родину грязью поливал, а потом нагнулся шнурок завязать, а паспорт у него из кармана и выскользнул. И с визой, и совсем на другое имя, но с его фотографией. Чуть ли не дипломатом каким-то оказался. Разного насмотришься. Идите теперь с ним к Марку, а потом опять сюда, на обратный перевод.
Марк уже ждал нас, дал бланк российского посольства об утере паспорта и вполголоса пояснил, что первый лист (где наверху по-русски написано, что это за бланк) лучше ему вообще не показывать, чтобы не испугать.
– Что это, опять писать?
– Потап сник и сидел на стуле косо, безвольно опустив между колен темную кисть левой руки, перевитую толстыми лиловыми венами. Другой рукой он подпер голову.
– Устал я. Не могу больше. Чего опять царапать?
– Анкета опять. Ничего, скоро кончим. Фамилия, имя, отчество?
– Юрий Владимирович Соколов, - вдруг отчетливо произнес Потап, на секунду как-то выпрямился, но тут же обмяк и ошарашенно уставился на нас, мы - на него.
– Какой Юрий?.. Тебя зовут Юрий?..
– Что? Что такое? Юри? Юри?
– всполошенно заверещал Марк.
– Кто сказал?.. Я сказал?.. Не знаю... Не помню... Голова болит, начальник!..
– Потап обхватил череп двумя руками и потряс его так сильно, что Марк отскочил к окну, а я, усмехнувшись про себя, сказал ему:
– Потап, что с тобой? Как это ты брякаешь такое, он же слышит?.. Что теперь будет?..
А Марк, придя в себя и бормоча под нос:
– Юри!.. Соколофф!.. Он устал, потерял контроль и правду сказал, приказал ему вынуть все из карманов на стол.
– Зачем?
– удивился я.
– Возможно, у него документы какие-нибудь есть, бумажки, записки... Как он сказал: "Вла-ди-ми-ро-витш?". Это отцовское имя? У русских есть, я знаю. Очень неудобно: надо запоминать не только имя человека, но и его отца, которого я вовсе не знал и, может быть, знать и не желал бы. Пусть вынет все, что у него есть.
Удивившись наивности Марка, я сказал Потапу, что он своими словами довел дело до обыска, и вот господин хочет узнать, что в карманах, может, там паспорт на имя Соколова Юрия Владимировича
– Чек из магазина "ALDI"... У нас в городе этих магазинов нету... 20 ноября 2000 года... А сейчас скоро весна...
– поднял трубку и сообщил Шнайдеру, что беженец называет себя другим именем, а в кармане имеет чек из магазина "ALDI" со старой датой, отсюда вывод, что он давно в Германии, а не три дня, как он утверждает, и вообще он, очевидно, совсем не та личность, за какую себя выдает.
Потап сонно следил за Марком, потом сказал мне:
– Чего он?.. Куртка чужая, в лагере одолжил, моя совсем никуда. А насчет Юрия... Так это меня мамка дома так звала. Она вообще хотела Юра назвать, а отец настоял, чтобы как деда. Вот и вышло.
– Плохо вышло. Видишь, какой переполох?..
– Что, назад отправят?
– Потап зашевелился на стуле. У него опять потекли из глаз слезы, он стал их утирать подолом робы, сморкаться и стонать: - Не поеду назад!..
Марк предпочел отойти от стола и с брезгливой осторожностью спросил от окна:
– Что, он больной? Нервный?..
– а потом негромко сообщил мне, что Шнайдер считает, что все это уже не имеет принципиального значения.
Я перенес данные из одного листа в другой, и Потап подписал бланки корявой закорючкой, не читая текста.
– Хорошо!
– обрадовался Марк.
– Это он устал и контроль потерял. Это мы знаем. Скажите ему, что за пределы нашей земли ему выезжать запрещено. Если захочет куда-нибудь ехать, пусть нам скажет, мы ему временное дополнение к временному паспорту выпишем.
Я перевел.
– Куда ехать?
– настороженно уставился на меня Потап, а потом, когда понял, то махнул мокрой клешней, которой утирал сопли: - Куда мне ехать?
– К подружке, - криво пошутил Марк.
– Какая еще подружка?.. Никогда не было!.. Молиться и работать - вот наше дело. Бог не позволяет. Добрые люди помогут.
– И предупредите его, чтобы в лагере ни с кем не общался. Он молодой еще, а там всякие албанцы из Косово есть, с ними пусть не связывается. С кем он живет в комнате?
– Три шриланка и я, - Потап сгреб со стола бумажку с монетой, засунул их в карман.
– В молчанку играем.
Вдруг Марк отпрянул, указывая на его ремень:
– А это что у него?.. Что это?..
– Что?
– не понял я.
Потап всполошенно и хмуро смотрел на него:
– Чем еще немцу не угодил?..
– У него хенди?
– визгливо спросил Марк.
На ремне у Потапа торчала какая-то пластмасса.
– Не, это будильник, мамка дала.
– Потап снял с пояса портативные часы, которые крепились наподобие хенди.
– Я иногда засыпаю, на молитве или в огороде. Вот мамка и дала. Чего он разорался?