Дхана и иные миры
Шрифт:
— Благословляю тебя, малыш!
— Кто ты? — спросил я.
— Я есть! — был ответ.
Затем свет погас, и некоторое время слышались отдаленные мелодии тысяч колокольцев, переплетающиеся друг с другом, потом и они затихли. Наступила привычная для меня тишина. А вместе с тишиной пришло ощущение знания всего-всего. Я знал, что я теперь смогу свободно говорить, как все люди, а скоро научусь и писать. Я знал теперь, зачем у мамы-Розы на полках стоят книги, я знал, что необходим всему человечеству и что сделаю всё, что мне положено.
И вот наступил этот решающий день, когда маму заставили поехать куда-то. Я, конечно, должен был её сопровождать, но не мог же я оставить одну мою Раю, поэтому и её я тоже взял с собой в странную повозку, которую прислал за нами Радогаст. Я чувствовал, что мама очень боялась
В этот момент случилось самое страшное, худенький старичок, что вместе с нами мысленно общался со всеми, вдруг приказал нашей маме уйти от нас в какую-то каюту. И мама его послушалась! После этого старичок собрался что-то вещать без мамы всем окружающим нас разумам. Этого я уже выдержать не мог, моя паутина вспыхнула, и всех нас накрыл неземной свет. Я чувствовал, что здесь теперь я самый главный, и никто не может говорить без моего желания. Старичок съёжился в углу и не мог выдавить ни одной мыслишки, сколько ни пытался. А из меня мысли полетели сами собой. Теперь я безо всякой аппаратуры чётко видел всех моих собеседников и чувствовал, что они знают об этом и поражены силой моей мысли. Я знал, что представляю всех-всех людей, и что имею на это право, так как все они, даже далёкий император Ку-У давали мне на это своё согласие. Я сказал, что человечество готово принимать все миролюбивые разумы в гости, готово дарить само и принимать от них инопланетные подарки. Что разумы людей ничуть не хуже инопланетных разумов, хотя у нас и нет таких больших космических кораблей. Почему-то в этот момент я знал, что нахожусь именно в космическом корабле. Затем я вспомнил летающих детишек в доме у Петра и добавил, — зато многие из нас, даже дети, умеют летать безо всяких крыльев или других приспособлений, впрочем, я сам, к сожалению, этому пока не научился, я пока маленький, мне только восемь лет. У меня ещё всё впереди!
Вихрь ответных мыслей окутал меня. Я чувствовал искреннее восхищение краткостью и мудростью моих мыслей. Многие разумы были весьма заинтригованы моим сообщением о возможности полётов без помощи каких-либо аппаратов.
После чего я сказал, что требую, чтобы мне возвратили мою маму-Розу и не запирали её в какой-то каюте. Я сказал, что мы её дети и нам она очень нужна.
Разумы зашелестели, совещаясь. Затем сообщили, что я, как полноправный представитель разумного человечества, принятого минуту назад в Галактическое Содружество, конечно, имею полное право требовать освободить существо Розу-Раегле, которое может получить у нас статус инопланетного гостя, а если я захочу, то могу даже даровать ей полноценное гражданство на своей планете.
— Она не только получит полноценное гражданство, — сказал я, — но пусть, как и я, представляет всё человечество при разговорах с инопланетянами.
— Пусть будет так! — зашелестели разумы.
Сеанс связи продолжался. Инопланетные разумы спросили у меня разрешения установить здесь на острове приспособление для обмена разумами. С помощью этого приспособления, пояснили они, можно будет посещать, хотя и в чужом теле, планеты друг друга и ходить друг к другу в гости. Летать же в гости на космических кораблях могут только долгоживущие биоконструкции, вроде скорчившегося в углу старичка, которого, оказывается, звали Упыг, так как подобные полёты продолжаются тысячи лет. Я разрешил. Радогаста предложили назначить смотрителем за всеми техническими инопланетными устройствами на острове, так как иных специалистов на Земле просто нет. Я тоже не возражал.
Затем разумы приказали Упыгу срочно грузиться на этот космический корабль и лететь на планету Дхана на следующие 50 тысяч лет. Он просил взять с собой всех своих последователей. Сначала ему это не разрешили, тогда он описал все ужасы объединений четырёх, принятых на Земле с лёгкой руки мамы-Розы. Он описал, какие жуткие головные боли возникают у людей, имеющие хотя бы малейшие злые мысли. А здесь
Я думаю, он сильно всё преувеличил. Тем не менее, ему дали разрешение захватить с собой на Дхану всех кому это необходимо. На том Галактический Совет был окончен.
Тут открылась дверь, и заплаканная мама кинулась в наши объятия. Потом все мы вышли наружу на поляну, где нас ждали остальные люди. Упыг скомандовал своим людям начинать погрузку снаряжения на космический корабль, а Радогаст сразу бросился к маме-Розе с вопросами, но она ему ничего не сказала! Мы молча сели в челнок, который быстро отвёз нас к дому. Потом мама-Роза отвела нас в дом Петра, где находился его детский сад с летающими детьми. Дом этот был заэкранирован от мысленного проникновения. И только там она расспросила меня обо всём, что случилось со мною в космическом корабле. Я всё ей рассказал. Мама-Роза обняла меня, долго-долго целовала и говорила, что я спас всех людей на Земле от порабощения последователями Упыга. Но, добавила она, Радогасту тоже доверять не следует. Тут я задал маме-Розе свой самый главный вопрос, согласится ли она отдать мне в жёны свою дочку Раю. Мама-Роза ответила, что согласится только после того, как Рая окончит школу, если к тому времени и сама Рая не раздумает становиться моей женой. Моя любимая трёхлетняя Раечка всё это слышала и сказала, что ни за что, ни за что не передумает и обязательно станет моей женой после школы. Но тебе, — сказала мама-Роза, — тоже надо будет окончить школу, чтобы знать всё на свете не хуже своей жены. И я согласился!
Так начались мои ежедневные мучения в школе. Без моей Раечки я не мог слышать, а от хаоса детских мыслей в классе — болела голова. Но я старался! Постепенно я приспособился к мысленному шуму и начал различать среди всего мысленного гула мысли учителей. Увы, мысли их не всегда совпадали с тем, что говорили губы. Ответы мои на уроках вызывали смех в классе и краску на лицах учителей.
— Вон идёт наш дурачок, — часто слышал я за спиной мысли детей и слышал их мысленный смех.
Голова моя болела теперь, не переставая, но я терпел. Прошёл, наверное, месяц, когда я не выдержал. Ноги сами повели меня по дороге прочь от посёлка. Я шёл-шёл и думал, когда же перестанет болеть голова. Я шёл прямо через лес, и колючие кусты срывали с меня ненавистную одежду. Из леса я вышел к знакомому селу. Вот и мой сарай, где можно опять спрятаться ото всех бед, но крыша сарая уже провалилась, и войти внутрь невозможно. Вниз, по оврагу к озеру. Я лёг на берегу, начинался дождь, капли барабанили по моей голой спине и по глади озера, вызывая там замысловатые узоры. Стук этих капель отдавался у меня в голове, где сквозь боль и темноту кто-то лез на первый план. Это Упыг, он, смеясь, подпрыгивал, показывал на меня пальцем и кричал, — Ха-ха-ха! Властелин Вселенной! — Сзади него смеялись дети, — Дурачок! Дурачок! Я хотел зажечь свет, но моя серебристая паутина разорвалась на тысячи мельчайших блёсток, которые только рябили перед глазами, мешая видеть. А вдалеке мама-Роза кричала мне:
— Лисёнок! Где ты?
— Я здесь, мама, у озера! — ответил я, и наступила полная темнота…
— Радогаст! Это Упыг!
— Что тебе?
— Ты думаешь, я всё это так оставлю?! Я буду жаловаться на тебя в Совет!
— Что я такого сделал?
— Не знаю что, но там разберутся!
Каким образом ты заткнул мне рот на Галактическом Совете?!
— Так— таки и заткнул?!
— Я не мог произнести ни одного слова!
— Да тебе и нечего было сказать! Прощай, Упыг! Надеюсь, больше не свидимся!
— Свидимся, когда начнут разбирать мою жалобу!
— Роза! Тебя вызывает Радогаст!
Как у тебя дела? Как прошёл Совет?
Почему ты не позвала меня, как договаривались?
— Радогаст, мне некогда! Совет прошёл хорошо!
Трудностей на нём не было, вот и не позвала!
— Какую категорию получила Земля? И кто назначен её опекуном?
Не знаю, Радогаст, разберись с этим сам!
Да, кстати, тебя назначили смотрителем за инопланетной техникой на острове.