Диадема богини

Брайан Дуглас

– Я немного покупать, - объявил Ючэн.

– Плачу!
– царственным жестом отстранил его от лоточника Конан.
– Я куплю тебе пару пирожков, если хочешь.

Ючэн покивал и заулыбался.

– Да, три пирожка - подходящее. Абулетес... как правильно выразить? Он неаккуратный. Невкусно. Богиня - она учит: все должно быть чистое.

– Какая еще богиня?

– Шан, моя богиня. Ючэн жрец, Ючэн в джунглях. Там храм, высокий, с золотой крышей. Богиня из камня, зеленого камня. Светится от солнца.

Конан наморщил нос.

– Какое мне дело до твоей богини! Абулетес неряха, это всем и каждому известно. А ты, значит, чистоплюй?

Кхитаец пожал плечами.

Конан полез в кошелек,

болтавшийся у него на поясе, чтобы вынуть оттуда несколько серебряных монет. Он хотел показать кхитайцу, что денег у него куры не клюют и что он, Конан-киммериец, не очень-то нуждается во всяких там маленьких желтолицых человечках с их посулами хорошо заплатить.

Но денег в кошельке не было. Конан пошевелил пальцами внутри мешочка в поисках хотя бы одной-двух монет. Вместе с тем он лихорадочно соображал, сколько дал вчера Семирамис, которая ныла, что нуждается в новом покрывале для волос и новой шелковой юбке, поскольку старую молодой варвар случайно порвал, в нетерпении атакуя свою подружку. Нет, не мог он дать ей все. Наверняка что-нибудь да оставил. Даже если был вчера очень пьян.

– Что-то не так, Конан?
– спросил Ючэн, с любопытством наблюдавший за поведением киммерийца.

– Проклятье, кажется, я все деньги отдал этой чертовой шлюхе!
– в сердцах сказал Конан.
– Еще вчера у меня тут болталось штук двадцать золотых, хорошая добыча после налета на одну меняльную лавочку...

– Ц-ц-ц...
– огорченно зацокал кхитаец и полез в свой кошелек, откуда извлек две маленькие монетки странной прямоугольной формы.
– Продающий пирожки, возьми монеты моей родины. Это крупные монеты, хорошие. Видишь, настоящее серебро. Ты выручишь за них много-много денег твоей родины. Твои деньги хуже моих, дешевле. Дадут больше.

Лоточник недоверчиво взял странные квадратики и прикусил их зубами. Результаты исследования, видимо, удовлетворили его, потому что он лично выбрал для кхитайца три самых крупных пирожка да еще и поклонился в придачу.

Ючэн жизнерадостно, совсем по-детски, начал кусать пирожок своими мелкими белыми зубами, всякий раз причмокивая. Конан между тем продолжал, бормоча себе под нос, исследовать кошелек.

– Говоришь не давал женщине все деньги?
– спросил Ючэн с набитым ртом.
– Это хорошо. Это правильно. Только вот что в твоем кошельке, Конан.

С этими словами Ючэн протянул свою тонкую смуглую руку и просунул ее в отверстие, сделанное острым, как бритва, ножом, в днище кошелька. Сунувшись в мешочек, Конан вдруг увидел, как там извиваются ловкие тонкие пальцы кхитайца.

– Дырка, - сказал Ючэн, сияя.
– Однако хороший вор. Незаметный и быстрый. Обокрал тебя, а ты и не заметил.

Не веря своим глазам, Конан уставился на дыру. Несомненно, здесь поработал опытный карманник. В считанные секунды он вспорол брюхо Конанову кошельку и опустошил его, после чего исчез бесследно, растворившись в толпе, которая кишела на шадизарском базаре. Киммериец едва не застонал при мысли о том, что ворюга действовал как раз в тот момент, когда он, Конан, громко похвалялся, рассказывая простодушному Ючэну, какой он замечательный вор, и претендуя чуть ли не на титул короля воров. Бешенство овладело им, и, рыча от ярости, Конан хватил своим могучим кулаком по прилавку, где торговали спелыми дынями. По несчастливой случайности кулак угодил прямо в дыню. Овощ разлетелся на куски, сок и мякоть забрызгали и продавца, и случившегося поблизости покупателя, и самого Конана, залепив последнему глаза. Оглашая окрестности громкими проклятиями, киммериец протер глаза и машинально сунул мякоть в рот.

Побледневший торговец приподнялся и, часто облизывая от волнения губы, начал требовать, чтобы ему возместили убыток.

– Я потерял товар!
– вопил он, брызгая слюной.
– Я потерял покупателя!

Ты вдвойне должен мне, невоспитанный болван!

Конан молчал, медленно свирепея. Его ярость достигла того накала, когда еще немного - и варвар превратится в небольшое стихийное бедствие, сокрушающее на своем пути и правого, и виноватого.

Поскольку Конан молчал, торговец продолжал наступать.

– Понаехали в Шадизар!
– надрывался он.
– Куда только смотрит гвардия! Вор на воре, жулик на жулике, а теперь еще и грабят средь бела дня!

Ючэн оттеснил Конана от прилавка и посмотрел торговцу в глаза. Тот замолчал на полуслове, приоткрыв рот.

– Хорошо, - одобрительно сказал Ючэн.
– Вы оба умылись и умыли покупателя. Сок дыни хорошо для кожи. В Заморе много пыли. В Кхитае пыли нет.

Пока ошеломленный торговец моргал, пытаясь сообразить, что все это значит, маленький кхитаец спокойно взял киммерийца за руку и увел его подальше от прилавка. Торговец смотрел ему вслед готовый каждую секунду разразиться новой бранной тирадой. До него так и не дошло, что Ючэн только что спас ему жизнь.

Наконец Конан тяжело перевел дыхание. Его глаза горели злобным огнем.

– Жаль, что это была не голова того вора, - сказал он хрипло. Клянусь, я размозжил бы ему череп!

– Это ты мог бы сделать, - кивнул Ючэн.
– Но это.... как сказать? Он все равно будет более ловкий, чем ты.

– Мертвый не будет, - мрачно заявил Конан.
– И ловкость рук ему уже не поможет.

– Слушай, - сказал Ючэн.
– Я расскажу притчу. Ты будешь слушать и думать о том, что слышишь. Был один бродячий жрец, он ходил по свету и смотрел, везде ли соблюдают установления Шан. Люди - они не совершенны, даже если стремятся к совершенству, люди часто нарушают установления Шан. И жрец всякий раз видел такое нарушение и проклинал нарушающих страшным проклятием. И так полюбилось ему это: видеть нарушения и проклинать, что он стал специально искать кого бы ему проклясть сегодня. Вот приходит он однажды к одному святому, к Юни. Юни был великий святой, он жил, как отшельник, один, но принимал всех людей и давал им еду для тела и мудрое слово для души. Последнему нищему Юни служил, как царю. Таков был Юни, и чтил он заветы великой Шан.

Против своей воли Конан заинтересовался. Он любил сказки и разные истории, особенно касающиеся битв и героических деяний. Однако предание, которое рассказывал своим ломким голоском этот странный узкоглазый человечек в просторном желтом халате из плотного атласа, показалось ему забавным. Он не мог отделаться от ощущения, что сказка таила в себе некий подвох, и ему хотелось угадать, какой именно.

– И вот входит в пещеру, где жил Юни, сердитый жрец и думает: попробую найти что-нибудь и проклясть Юни! Если мне это удастся, то я действительно великий жрец и никто лучше меня не может чтить заветы Шан. Юни поклонился ему до земли, как великому царю, а после усадил на циновку в самый почетный угол пещеры и предложил ему тарелку лапши, и к лапше еще морской капусты и папоротника. Это все очень-очень вкусно, - пояснил кхитаец Конану, который всем своим видом выражал недоумение: как можно угодить человеку, пытаясь накормить его пищей, по мнению киммерийца, предназначающейся для травоядных животных.

– Вот ест сердитый жрец, а сам смотрит по сторонам и все выискивает, за что бы ему проклясть Юни...

– И нашел?
– спросил киммериец.

Ючэн радостно кивнул.

– О, да. Жрец таки проклял Юни за непочтительность. Святой забыл вытереть остатки пищи с ног своего почтенного гостя...

Конан выслушал с приоткрытым ртом, а потом запрокинул голову и оглушительно захохотал.

– Это же надо так жрать!
– выговорил он.
– Даже ноги забрызгал!

Ючэн прищурился так, что глаз на плоском лице вообще не стало видно.