ДИАГНОЗ и другие новеллы
Шрифт:
Казалось, она сама — Енни — впервые видела мир. Хотя видела его, скорее всего, в последний раз. Не были ли это две стороны одной и той же медали? Как и малютка, сидящая там, впереди, она — Енни — стояла у крайней черты мира.
Енни выглянула из окна автобуса.
Трава была такая зелёная, горы — такие высокие, ночное небо — такое ослепительно синее, а люди и животные — такие живые…
Казалось, будто мир выпорхнул всего несколько крохотных минут тому назад из рукава фокусника.
Высоко-высоко на склоне холма простиралось ещё несколько снежных пятен. Словно последний привет прошлого года, словно привет от
Енни никогда больше не увидит, как несётся вниз снежная лавина. Пробил её последний час.
Снег!
Енни вспомнила, как впервые увидела что-то белое на холме. Увидела самое первое зимнее утро мира. Толстый ковёр крупнозернистого инея словно холодной пеленой окутал всё, что было вокруг.
— Сахал! — воскликнула она тогда.
Она поднялась в своей маленькой четырёхколёсной коляске и принялась вовсю размахивать руками.
— Сахал!
Это было прежде, чем она почувствовала вкус блаженства. Она видела тогда лишь облитый сахаром ландшафт.
МИР — ЗАГАДКА, думала теперь Енни. Но по мере того, как мы вырастаем, мы привыкаем к загадке. Так что в конце концов тайна отступает. Мир становится чем-то надёжным, достойным доверия. И следует подавить своё возмущение и хорошенько поразмыслить, дабы отказаться от иллюзий, будто мир — нечто непонятное, будто он нечто непостижимое. Необходимо заглянуть в самые глубины сознания, дабы пережить ощущение: мир — чудо…
Разве это не смешно?
Единственное истинное чудо — то, которое все видят. Но это и есть то единственное, о чём никогда не задумываешься.
Это нечто, с чем все люди согласны. Но это нечто никогда не становится темой беседы.
Самое тёмное, скрытое — ясно как день. Самое сокровенное, тайное — то, что мы все переживаем каждый день — без исключения. Здесь, на земном шаре во Вселенной, мы просыпаемся. Шар этот — волшебный. С озёрами, и лесами, и горами. И с лёгкими брызгами жизни всех величин и всех форм.
Здесь, на Земле, материя обретается повсюду. Здесь она вихрем кружится меж камней и деревьев. Здесь она движется косяком в реках и озёрах. Здесь она хлопает крыльями в воздухе меж небом и землёй. И всё больше и больше: материя на этой мистической планете осознаёт своё собственное существование. Она разводит руками и говорит: «Добрый вечер! Я — здесь, люди!»
Всё равно так случается. Случается то, что мы привыкаем ко всему, что видим вокруг, словно это нечто само собой разумеющееся. Нам кажется, что жизнь на этой планете — самая разумная форма жизни. Только дронты [57] и динозавры — экстраординарны. Потому что давным-давно их на свете нет…
57
Огромные доисторические существа.
Уже так поздно, учась в третьем или четвёртом классе, Енни удивлялась тому, что люди в Китае не сваливаются с планеты. Она задумывалась также о том, кем бы ей хотелось быть, не стань она инженером-химиком. Что она знала, в конце концов, о «законах природы»? Законы природы! Где они теперь?
ЧТО ТАКОЕ было в Камилле с её «гав-гавами», что заставило Енни подумать о читальных залах и о студенческих коллоквиумах? Однажды, пятнадцать или двадцать лет тому назад, она читала историю философии Арне Несса в двух томах и сдавала потом экзамен. Из этой книги она ещё помнила одно предложение — возможно, потому, что считала его истинным.
«В сознании нет ничего такого, чего сначала не было бы в чувствах». [58]
Кто-то из философов высказал нечто в этом же роде. Сейчас эта мысль вновь осенила её — но теперь уже словно квинтэссенция всего, что можно сказать о мире.
Мы не рождаемся со списком желаний в этом мире, желаний, которые либо осуществляются, либо нет. И мы примирились бы с каким угодно порядком жизни.
Действительность не имеет никакого разумного преимущества по сравнению с какой угодно сказкой. С логической точки зрения все порядки в мире — одинаково возможны. Или — одинаково невозможны. Но человек наделён почти непостижимой способностью к приспособлению. Если мы ежедневно можем находиться в окружающей нас действительности, не сходя с ума, да, не моргая глазами, не щуря глаз, виновато в этом лишь то, что действительность действительна, что она является фактом.
58
Это высказывание принадлежит Абу Али ибн Сине (Авиценне), Гордер приводит его с небольшой неточностью.
Кто, пожалуй, поверил бы в действительность, прежде чем увидеть доказательство того, что она существует.
Мир, думала Енни, мир становится привычкой. Инфляция происходит во всем. Когда чудеса появляются одно за другим, мы в конце концов становимся равнодушны к ним. Настанет день, когда мы больше не увидим, что мир существует.
Это лишь контраст к ожидаемому нами: что-то будет оставаться загадкой. А удивляемся мы лишь тогда, когда прерывается длинный ряд ожиданий. Мир должно закрутить на четверть оборота. А нам дóлжно пережить нечто сверхъестественное, чтобы почувствовать всем телом: мы существуем.
ЕННИ ВЫГЛЯДЫВАЕТ снова из окна автобуса.
Сёрейде. Небольшая соседняя местность на расстоянии мили к югу от Бергена. Несколько магазинов, школа, банк, почтовая контора. Каждый вечер — безлюдье, ни души не встретишь.
Но Енни видит Сёрейде взглядом таким же острым, как у ребёнка.
Единственное, что делает наш мир более надёжным, чем самая шаловливая фантазия: он существует. И всё же Сёрейде столь же абсурдна для разума, как Средиземье хоббитов или Алиса в стране чудес.
Наверняка какой-нибудь философ сказал что-то и в этом роде: мистическое — это вовсе не то, каков есть мир, а то, что он есть.
Наверняка и это утверждение Енни взяла на заметку, когда девятнадцатилетней девушкой прочитала его, готовясь к экзаменам по философии. Казалось, вокруг всего, о чём можно было иметь своё мнение, словно бы образуется кольцо.
Однако в течение долгих лет, что прошли с тех пор, она в общем-то об этом не думала. Для этого она была слишком занята тем, чтобы жить. Мир как таковой был вовсе не тем, о чём ежедневно только и думаешь.