Диагноз: любовь
Шрифт:
«Дорогая мама!
Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Я не знаю, что тебе нужно для счастья, но я готова сделать все что угодно, чтобы ты это получила. Я не хочу, чтобы ты плакала, мне больно видеть тебя несчастной.
Мама, я понимаю, что судьба женщины тяжела. Женщина должна любить своего мужа, любить своего ребенка, любить свой дом, забывая о себе. Женщины жертвуют своим счастьем ради счастья других. Мама, я хочу тебе сказать, что ты не должна забывать о себе. Ты заслуживаешь счастья. Ты настоящая женщина, добрая, честная, ранимая. Мама, не забывай о себе!
Ты должна любить и быть любима. Я хочу, чтобы каждый день приносил тебе радость. Я хочу, чтобы ты просыпалась с улыбкой на лице и радовалась предстоящему дню. Я хочу, чтобы ты никогда
На третью сессию Татьяна пришла недовольной. Она вяло рассказывала о текущих делах, и невооруженным глазом было видно, что ее волнует нечто совершенно иное. Я спросил Татьяну, в чем дело, что беспокоит ее, чем заняты все ее мысли. Как я и ожидал, Татьяна отговорилась усталостью, переменой погоды и плохим настроением. Как же любят люди прикрывать погодой свое нежелание общаться друг с другом, недоверие и отстраненность! Как человек я бы в такой ситуации оставил Татьяну в покое, но как психотерапевт я надавил на нее. Я настаивал на том, что она именно беспокоится; женщина упиралась, и я пригрозил, что вовсе не буду с ней заниматься, раз она не желает обсуждать со мной свои насущные проблемы.
Тогда Татьяна призналась, что чувствует себя очень неловко — даже не хотела приходить сегодня. А все потому, что она злится на меня: ведь я поставил под сомнение ее устои.
— Кто вы вообще такой, чтобы рассуждать о моей матери? — спрашивала Татьяна. — Вы вырастили своих детей и внуков, чтобы судить о том, где человек пал жертвой обстоятельств, а где — собственной глупости?
Я мог бы долго размышлять с Татьяной над теми вопросами, которые она озвучила. Но это не имело ни малейшего смысла. Ее реакция бурного отрицания и даже обесценивания меня как терапевта говорила о том, что я попал точно в цель. Подсознательно Татьяна сама всегда знала, что отношения ее родителей были свободной волей и собственным выбором каждого из них. Я заострил внимание Татьяны на другом моменте — недовольстве, обращенном ко мне: она сочла меня непрофессионалом и злилась на меня. Я спросил:
— Татьяна, а почему, будучи недовольной нашими сеансами, вы не позвонили мне, не высказали свои претензии, не отказались от встреч? Вместо этого вы продолжаете посещать сеансы и ни словом не даете понять, что с вашим отношением ко мне что-то не так?
Татьяна в ответ пожала плечами и неуверенно сказала:
— Мы же взрослые люди. В обществе вроде как не принято высказывать друг другу претензии, принято делать вид, что все хорошо.
И я убеждал Татьяну как умел! На примерах из жизни, конструктивных и деструктивных, я объяснял, к каким последствиям может приводить такая политика общения. Как психолог я обращал ее внимание на то, что, даже не проговаривая свое недовольство вслух, Татьяна посылает сигналы о нем телесно и мимически. И человек, которому это адресовано, так же телесно, бессознательно, принимает эти сигналы. Дальше могло быть по-разному, в зависимости от самооценки человека, близости его к Татьяне и множества разных других факторов. Человек мог начать чувствовать себя дискомфортно и в будущем постараться не видеться больше с Татьяной. А другой человек, тонко чувствующий, мог уловить колебания настроения и начать выспрашивать Татьяну о причинах ее недовольства. А не получив подтверждения своим догадкам, такой человек мог начать сомневаться в реальности своих ощущений и начинал себе меньше доверять. А может быть, человек начинал злиться не на себя, а на Татьяну и при первом удобном случае готов был устроить ей мелкую неприятность.
А еще я убеждал Татьяну, что очень даже принято и приятно взрослым людям напрямую и в открытую говорить о своих чувствах. И не только о позитивных, но и о негативных. Я учил Татьяну тонкостям: говорить о поступках, а не о человеке. О качествах, а не о личности.
На той сессии мы так и не поговорили о разводе Татьяниных родителей и ее переживаниях по этому поводу, не затронули и тему Дарьи. Тем не менее сессия затянулась. Я сознательно пошел на это, так как столкнулся с тем нечастым случаем, когда я получал огромное удовольствие, видя, как прямо в моем кабинете меняются взгляды человека.
Мне нравилось заниматься с Татьяной. Конечно, чуда не произошло. И мы еще не раз обсуждали с ней проблему проговаривания и замалчивания собственных чувств. Мы рисовали с ней и придумывали образы, учились распознавать то, что она чувствует. Я давал ей обратную связь и подкреплял ее в вере: можно говорить о своих чувствах. Можно не бояться обидеть человека, можно защищать свои интересы.
На одной из сессий мы заговорили о том, как росла Дарья, в частности — о ее сексуальном образовании. Татьяна как-то занервничала и преувеличенно бодро стала рассказывать о том, что в этом плане никаких проблем не было — все разговоры в нужное время она с дочерью провела. Но это и не было обязательным: по ее наблюдениям Дарья была в этом плане весьма скромной девушкой, только по раннему пубертату проявляла излишний интерес к сексуальной тематике.
Татьяна не считала тему интимных отношений запретной. Наоборот, она думала, что сексуальное образование очень важно для подростка. Лучше Татьяна сама все расскажет дочери, чтобы уберечь ее от возможных промахов или ошибок, чем Даша узнает все в какой-нибудь дворовой компании и «натворит дел». Конечно, Даша не общалась ни с какими «дворовыми компаниями», но Татьяна считала, что лучше перестраховаться.
И начала довольно рано. Когда Даше было девять лет, мать невзначай подложила ей книжку просветительского характера, доходчиво объясняющую интимную сторону отношений мужчины и женщины. Для закрепления эффекта мать откровенно поговорила с дочкой, рассказала обо всем так подробно, как могла. Но на этом Татьяна не посчитала свою работу выполненной: впоследствии она неоднократно подсовывала дочери литературу на соответствующую тему. Татьяна боялась, что недостаток информации вызовет излишний интерес у дочери. Опасаясь эффекта «запретного плода», Татьяна старалась сделать этот вопрос максимально открытым для обсуждения и изучения.
Однако излишнее внимание, уделяемое Татьяной физиологическому вопросу, привело к совершенно неожиданному результату: уже в десятилетнем возрасте девочка начала мастурбировать. Татьяна была потрясена, застав дочь за этим занятием в душе. Проследив за ней, Татьяна обратила внимание на регулярность таких эпизодов и на то, что дочь, похоже, нашла видеокассету с порнографией.
В том, что это произошло так рано, еще до полового созревания дочери, Татьяна винила в первую очередь свои откровенные разговоры, которые должны были быть просвещающими, а оказались развращающими.
Рассказывая об этом, женщина заметно смущалась. Я объяснил Татьяне, что ничего необычного в таком поведении подростков нет, как девочки, так и мальчики могут начать проявлять интерес к собственному телу очень рано. Это сексуальность, но не порочная, а исследовательская. И происходит это вне зависимости от того, разговаривают ли родители с ребенком о сексе или нет. Если у ребенка есть потребность — он найдет себе источник информации!
В общем, вслух я произносил рациональные доводы и успокаивал Татьяну. А про себя отметил, что на самом деле женщину явно беспокоит собственная сексуальная жизнь. И похоже, в ней намечаются какие-то изменения. Из прошлых сессий я знал, что Татьяна давно уже не занимается сексом с мужем и не изменяет ему с другими мужчинами. И раньше ее как-то не особенно захватывала эта часть жизни.