Диана (Богини, или Три романа герцогини Асси - 1)

Манн Генрих

– Ты шествуешь перед нами. Но кто другая?

IV

Жители Палестрины бежали вниз, на старую дорогу, соединяющую их горный город с Римом. Им не терпелось уже издали увидеть кардинала. Наконец-то он должен был принять управление этой подгородной епархией, которую отдал ему новый папа. Он носил немецкое имя, которого никто не мог запомнить.

Неуклюже подкатила черная карета; в садах, поднимавшихся по откосу, ее приветствовали венки; платки развевались ей навстречу. Окруженная народом, кричавшим "ура", она с трудом поднялась по крутой платановой аллее и с грохотом

въехала на разукрашенную площадь. Загремели пушечные выстрелы; из кареты вышел еще довольно молодой человек. Где была его красная шапочка и алые полосы на его одежде? Община разочарованно молчала, но она ждала фейерверка, концерта и лото, - поэтому она примирялась с тем, что вместо кардинала явился только его викарий, монсиньор Тамбурини.

Они проводили его по узким улицам со ступеньками наверх, к капуцинам, у которых он переночевал. На следующее утро он посетил женский монастырь, сопровождаемый оглушительной музыкой, следовавшей за ним по пятам. Настоятельница приняла его в прохладном дворе, где с арабских колонок свешивались полураспустившиеся розы. После приветствия она открыла садовую калитку и пригласила викария в виноградник. Под тяжелой синевой августовского неба виноградные листья клали свои колеблющиеся тени по узкой отвесной скале. У края дорожки, где стена круто обрывалась, стоял мраморный стол, и за ним сидела какая-то дама, обратив лицо к открывавшемуся перед ней виду. Справа, окруженный волнами синих вершин, вздымался Соракт. Прямо перед ней, вдоль горизонта, чуть заметно восходили клубы серого тумана: Албанские и Вольские горы. В расселине между ними сверкала белая полоска моря. Смуглая Кампанья, лихорадочно горя, раскинулась в своей летней пустынности до самого горизонта.

Викарий с любопытством шепнул:

– Кто это там у вас, какая-то дама?

– Из-за нее, - ответила настоятельница, - я и привела вас сюда, монсиньор. Она свалилась к нам в дом, однажды вечером, точно с неба, и не уходит. Что нам делать?

– Она платит?

– Очень хорошо.

– Как ее зовут?

– Она назвала какое-то имя, которое потом сама забыла. Я готова поклясться, что это не ее имя.

Монсиньор Тамбурини улыбнулся.

– Роман? Как вам везет, преподобная мать! Она получает письма?

– Один раз у ворот очутился какой-то человек из Рима; он принес пакет с бельем. Я перерыла его, в нем были деньги, но писем не было. Все это очень таинственно и почти страшно.

– Увидим, - с важностью сказал викарий. Он подобрал свою сутану, так что стали видны фиолетовые чулки, и большими шагами, громко откашливаясь, перешел виноградник. Чужестранка обернулась и ответила на его поклон. Он представился и спросил:

– Не правда ли, сударыня, вид этой страны приковывает нас на недели?

Дама ответила:

– Здесь очень красиво, но я здесь не ради этого. Я герцогиня Асси.

Он вздрогнул.

– Я почти угадал это!
– запинаясь, ответил он.
– Ведь вашу светлость знают все по иллюстрированным журналам.

Не спуская с нее глаз, он думал: "Настоятельница, трусливая дурочка, была, значит, права, у нас происходят необыкновенные события". Он овладел собой.

– Какая странная встреча! Здесь, вдали от мира, в монастырском саду, я встречаю благородную женщину, героиню и мученицу, на величественную борьбу которой за священное дело мы все смотрели со страхом, затаив дыхание...

Он говорил звучным голосом, размахивая огромными руками. У него был низкий, разделенный прядью волос лоб, короткий, прямой нос и сильно развитая нижняя часть лица римлянина; он стоял перед ней, прямодушный и плотный, крепко упершись ногами в землю; но из-под тяжелых век испытующе глядели черные, бегающие глазки. Герцогиня улыбнулась.

– Героиня - едва ли. Мученица - не знаю. Во всяком случае не особенно храбрая, раз я спряталась здесь. Но, поверьте мне, монсиньор, скука придает мне мужество. Перед тем, как вы пришли, я зевнула пять раз, и едва я увидела вас, я решила открыть вам, кто я.

– Вы боялись.

– Совершенно верно. Что меня выдадут.

Он не мог себе представить, чего она боялась. Значит, она считает себя преследуемой? Совершенно напрасно! Правители ее страны, несомненно, очень рады, что избавились от нее. С тех пор там почти тихо, разве она этого не знает? Он открыл рот, чтобы сказать ей это, но промолчал и покачал головой. Если она боится, зачем он будет успокаивать ее? Из страха другого человека всегда можно извлечь пользу. Он сказал сочным, полным убеждения голосом:

– Ваша светлость, я понимаю это.

Он подумал и оживился.

– Теперешнее разбойничье правительство Италии всегда готово на всякое позорное деяние. Тиранам вашей родины достаточно только выразить в Риме желание, и вас, герцогиня, выдадут без сожаления.

– Вы думаете?

– Сомнений тут не может быть. Пока вы одиноки и беззащитны, хочу я сказать.

– Кто же может защитить меня?

– Это может только...

– Кто?

– Церковь!

– Церковь?

Он дал ей подумать.

– Почему нет, - наконец, заявила она.

– Доверьтесь церкви, герцогиня! Церковь в состоянии сделать больше, чем вы подозреваете. То, что без нее не удалось, может быть... может быть, удалось бы с ее помощью!

Она не обратила внимания на его затушеванный намек.

– И я могла бы тогда свободно жить в Риме?
– спросила она.

– Свободно и спокойно, я ручаюсь за это.

– Ну, тогда - пожалуй. И скорее, монсиньор, скорее! Вы видите, я скучаю.

– Тотчас же, герцогиня. Сегодня вечером, по окончании здешнего празднества, я увезу вашу светлость в своей карете.

Он простился с важностью духовного лица. Оркестр ждал его. Под звуки марша он отправился в собор и отслужил там обедню. Вечером, когда с городской площади к серо-голубому звездному небу взлетели ракеты, его карета остановилась у калитки монастырского сада. Она приоткрылась, герцогиня села в экипаж. Она подала руку присевшей настоятельнице; желтоватое, как слоновая кость, лицо старухи выглядывало из ее белого чепца. Через маленькие отверстия в голом готическом фасаде глядели усталые глаза юных монахинь.