Диана (Богини, или Три романа герцогини Асси - 1)
Шрифт:
– Одна из супруг, - поправил Фили.
– Выражайся всегда точно, моя милая: одна из его четырех супруг.
Герцогиня приветливо пошла навстречу красивой, полной женщине, выпутывавшейся из своих подушек Ее узкая, голубая, атласная туника над желтыми башмаками говорила о парижских бульварах; но полное, как луна, сверкающее белизной лицо с нарисованными дугами бровей над узкими, обведенными углем глазами и умащенные дорогими маслами волосы в бледной росе жемчужных подвесок, несомненно, ускользнули из оставленной по ошибке открытой двери гарема. Сильный запах пачули
– Господин Тинтинович, господин Палиоюлаи, - сказала супруга Фили.
Одного нельзя было отличить от другого. Усы, холодные, усталые глаза, ослепительное белье и брильянты, красовавшиеся всюду, где только можно было, - все это было у них общее. Оба поклонились одновременно. Казалось, они принадлежали к тому роду мужчин, которые, благодаря своим изысканным манерам, являются украшением любой гостиной, и от которых можно ждать, что в критическую минуту, после карточного проигрыша, они способны оторвать у женщин мочки ушей, в которых висят драгоценные камни. Брильянты, сверкавшие на их гибких телах, они, быть может, добыли собственноручно в рудниках Индии. Один взгляд на их жесткие, изящные, усеянные тонкими, как волосок, морщинами лица вызывал в представлении множество странных историй. Если бы династия Кобург когда-либо пала, господа Палиоюлаи и Тинтинович могли бы променять королевский дворец Далмации на игорные залы Монако, всегда одинаково уверенные, в качестве ли придворных или в качестве крупье.
Будущая королева сказала:
– Барон Перкосини, майор фон Гиннерих.
Стройная, изящная фигура камергера вся перегнулась. Его почтительная улыбка была мягка, как его кудрявая бородка; но его взгляд оценивал и крал. Своими белыми зубами и мягкими руками он предлагал себя в качестве молчаливого друга, бескорыстного почитателя и тонкого посредника во всех тайнах. Он считал возможным все и сомневался во всем, за исключением ценности денег.
Гиннерих не сомневался ни в чем; возможным для него было только то, что существует. Он был гигантского роста, у него было покорное, давно небритое, с рыжей растительностью, лицо. Он поклонился, звякнув шпорами.
– Да, герцогиня, это Гиннерих, необыкновенно верный человек! неожиданно крикнул принц Фили, вскакивая со стула. Он одной рукой обхватил своего адъютанта за бедро, и, согнувшись, весь сияя, улыбался ему снизу вверх, точно обезьянка у подножья немецкого дуба. Вдруг он вспомнил о чем-то другом.
– А вас видели, герцогиня. Знаете, это нехорошо с вашей стороны, что вы гуляете с другими людьми, а не с нами.
– Что вы хотите сказать, ваше высочество?
– спросила герцогиня.
Фридерика пояснила:
– И притом с человеком, который, может быть, не вполне заслуживает такой чести.
– С государственным преступником, ваша светлость, - любезно прибавил Перкосини.
Принцесса Фатма произнесла тонким, нежным голоском:
– С опасным субъектом, герцогиня.
Дамы Палиоюлаи и Тинтинович тихо взвизгнули. Их мужья подтвердили с убеждением:
– Очень опасным субъектом, герцогиня.
Она была искренне изумлена.
– Доктор Павиц? Это была случайная встреча. Он производит впечатление добродушного, довольно тщеславного человека.
– Ах, нет!
– Страшно наивного для его возраста, - докончила она.
– Это то, что называют "верующей натурой", как мне кажется.
– Да, это...
Фили ребячески засмеялся. Остальные члены общества серьезно переглянулись.
– Простите, герцогиня, это божественно.
– Мой милый, это не божественно, - поправила его высокая, бесцветная супруга.
– Этот Павиц, ваша светлость, наш опаснейший революционер. Он подстрекает наш добрый народ, он хочет прогнать нас. Он хочет, чтобы мы окончили свою жизнь в изгнании или на гильотине.
Она говорила кислым тоном, исключающим всякое противоречие.
– Если ваше высочество убеждены в этом...
– сказала герцогиня.
– Это так.
– Тогда надо было бы поговорить с ним. Впрочем, он уже сидел в тюрьме, это я нашла великолепным. Вы могли бы посадить его опять.
– Если бы это теперь было возможно.
– Да в этом, конечно, и нет необходимости. Он не совершит никаких насильственных поступков, он набожен.
– Потому что он нуждается в духовенстве.
– Такой лицемер!
– воскликнул Фили.
– Он заодно с ие-зу-итами.
– Ваше высочество, позвольте, - нежным голосом сказал Перкосини. Спрашивается, насколько важным следует считать этого господина. Несомненно, его легко было бы успокоить небольшим количеством денег.
– В этом я сомневаюсь, - сказала герцогиня.
– Деньгами!
– возмущенно крикнул Тинтинович.
– Палкой!
– Палкой, хотели вы сказать, барон!
– крикнул Палиоюлаи.
Их супруги сладко спросили:
– Ведь вы его уже раз поколотили? Если его высочество хочет этого, сделайте это еще раз. Не правда ли, Евгений! Не правда ли, Максим?
– Ах, это вы тогда совершили экзекуцию!
– сказала герцогиня.
– Скажите, пожалуйста, господа, нет ли рядом с домом доктора Павица аптеки, где можно получить перевязочный материал? Я спрашиваю так, между прочим.
Оба растерянно вытаращили белки глаз, разинули рты и показали свои челюсти, точно два больших, темных щелкунчика. Герцогиня с досадой размышляла: "Чего ради я волнуюсь из-за этого Павица? Но глупость всех этих людей заставляет меня принять его сторону". После неловкой паузы принцесса тягуче заговорила:
– Нет, я считаю невозможным устранять все жалобы с помощью палки. Но они должны быть устранены В ближайшем будущем я думаю открыть народную столовую. Я уже отдала барону Перкосини относящиеся к этому распоряжения.
Камергер поклонился.
– В следующую среду опять начинаются наши вязальные вечера у Dames du Sacre Coeur. В субботу очередь за молодыми девушками. Прошу помнить это, mesdames. Народ получит суп и шерстяные куртки, это мое твердое решение. Затем, духовная пища. Мы теперь, конечно, католики...