Диана, Купидон и Командор
Шрифт:
Не то чтобы это слишком опечалило родственников. Они пытались завязать дружеские отношения с «бедной Астрид» лишь из желания угодить Командору. Но если невестка не желает иметь с ними ничего общего и отвергает их дружбу, то ей же хуже! Конечно же, после этого они чувствовали себе в полном праве перемывать ей кости и дома, и за его пределами, и четыре служанки передавали Форике в кухне услышанные сплетни. Да и Форика тоже постоянно ворчала насчет «синьоры Астрии», которая создавала ей дополнительные хлопоты: приносить в комнату на подносе завтрак, обед и ужин.
С двумя племянницами дядя Туллио и обе тети были приветливы и ласковы, даже слишком, словно жалели их. Лишь Сильвана продолжала смотреть свысока, жаловалась на шум, когда Дзелия играла в саду с мячом или каталась на велосипеде, и не жалела колких словечек в адрес Дианы, если они ненароком встречались на лестнице. Она вечно критиковала, как они одеты, и предупредила, что если они опозорят ее своим видом перед семьей Пьера Казимира, людьми из прекрасной и очень старинной семьи, то она найдет способ, как им отомстить.
Несмотря на свои угрозы в тот воскресный обед, Командор не лишил Сильвану наследства.
– Вечно он грозится и никогда ничего не делает, старый дурак, – презрительно заметила Сильвана. –
Диана хотела бы рассказать маме об этих выпадах, излить душу, попросить совета, как отвечать кузине. Но они с Дзелией ужинали всегда в столовой с Командором, а мама в своей комнате, и у них практически не было возможности поговорить. Если девочки поднимались к матери в башню, то находили ее в темноте с головной болью, и в этот момент ее не особенно интересовало, что происходит в жизни дочерей: ни их школа, ни новые друзья, ни даже зимний гардероб. Она велела Галинуче спросить у тети Офелии, в каких магазинах одежды у Командора открыт счет, и отвести туда девочек, чтобы купить им все необходимое.
Диана не питала иллюзий, поскольку это значило самой выбрать себе одежду. В вопросах моды Галинуча была еще строже, чем мама, и ни за что в жизни не купила бы ей куртку с капюшоном или пару красных вельветовых штанов, как у Приски Пунтони. Еще хуже, няня настаивала на том, чтобы одевать их одинаково, даже если и результат этого был далеко не так однозначен.
Так длилось примерно недели две. Но однажды Командор без какого-либо предупреждения запретил Форике носить наверх подносы с едой и послал Диану передать невестке, что ему глубоко наплевать на то, как она одевается и причесывается, что она может бренчать на своем фортепьяно и распускать сопли сколько ей будет угодно, однако если мадам желает есть, то пусть она соблаговолит спуститься с Олимпа и сядет за стол вместе с ними.
Диана постаралась передать его слова с большей вежливостью, выбросив из них те выражения, которые казались ей совсем уж оскорбительными. В замешательстве и почесывая носком правой туфли левую ногу она переждала, пока не прекратились мамины истерические рыдания, потом обвинения в предательстве в адрес ее и Дзелии, которые «сговорились со злейшим врагом». Она понимала, что на маму не стоит обижаться: та была вне себя от унижения, и Диана даже опасалась, что мама начнет опасную для ее жизни голодную забастовку. Но к обеду Астрид Мартинец-Серра-Таверна (дочери всегда думали о ней со всеми ее тремя фамилиями, когда она вела себя так театрально и напыщенно; и лишь с фамилией ее последнего мужа, когда она, например, отчитывала их или когда они чувствовали ее чужой, чуть ли не врагом), бледная и высокомерная появилась в столовой и заняла предназначенное ей место напротив Командора. Но во время всего обеда она тщательно избегала прямо обращаться к нему. Если ей требовалось что-то сказать, то она прибегала к помощи двух своих посредников:
– Дзелия, спроси у Командора, не передаст ли он мне сыр. Диана, я думаю, что пора замазать щели в окне моей комнаты. Спроси у Командора, не пришлет ли он мне стекольщика?
На старика эти уловки не произвели ровно никакого впечатления. Он отвечал не моргнув глазом, тоже обращаясь то к одной, то к другой внучке. Казалось, что все они играли в испорченный телефон, и если вначале Диана и оцепенела от неожиданности, то Дзелия с удовольствием подхватила эту комедию. Но на следующий день стало ясно, что мама собирается продолжать так и дальше. До каких пор? Не знал никто. Диана потела от напряжения, и ей кусок не шел в горло. Она похудела почти на два килограмма за пятнадцать дней. Дзелия же удвоила свою болтовню, чтобы хоть как-то заполнить непривычное и тяжелое молчание двух взрослых. Командор порой даже прикрикивал на нее:
– Довольно! Теперь пять минут тишины, чтобы прожевать спокойно!
Но было видно, что он нисколько не сердился на малышку. Белокурые волосы и бумажные «чертята» Галинучи, как видно, завоевали еще одну крепость.
В конце концов все привыкли к этому странному способу общения, и, когда девочки по какой-либо причине не ужинали дома, а находились в гостях у родственников или какой-нибудь подружки, то роль посредника при маме и Командоре выполняла няня или Мария Антония.
Часть третья
Глава первая,
в которой, несмотря на предупреждения Приски, Диана впадает в немилость
Серрата, вилла «Верблюд»
5 ОКТЯБРЯ, день неудач
Дорогая Тереза,
знаешь, ты была права, нелегко жить в доме, где взрослые не ладят друг с другом. Помнишь, ты еще писала: «Хорошо, что они хоть не ругаются»… Так вот, уж лучше бы они ругались, кричали во весь голос и бросались тарелками. (Хотя я и видела это только в кино, но, похоже, так людям легче сорвать злость и потом помириться.) Но мама с дедом и не собираются мириться. Они откровенно друг друга не выносят, и то, что они видятся каждый день и якобы вежливо друг к другу относятся, лишь ухудшает дело. Было бы намного, намного лучше, если бы Командор оставил нас в Лоссае и давал бы немного денег, пусть и гроши. Мы как-нибудь бы приспособились. А так мама наверняка скоро заболеет. Она уже обращается со мной и Дзелией так, словно мы два привидения, которые не имеют с ней ничего общего. К счастью, у Дзелии есть Галинуча, и вообще, все поголовно ею восхищаются и любят. По утрам, когда она приходит в школу, то учительница, едва завидев ее, уже начинает махать рукой в знак приветствия и постоянно шлет ей улыбочки…
Мне бы такую учительницу… Наша же профессорша по литературе – хуже некуда. Права была Приска! Сидишь себе, ничего плохого не делаешь, не подозреваешь даже, чего ОНА сама от тебя ожидает, и вдруг понимаешь, что ты совершила непоправимую ошибку, что впала в немилость и нет тебе ни оправдания, ни прощения. Я никогда еще не встречала человека несправедливее, чем синьора Мунафо. Причем она еще и постоянно похваляется своим великодушием и тем, будто всегда защищает слабых и нуждающихся: только и говорит, что о равенстве и справедливости.
Но ты только послушай, что произошло. Вчера ОНА принесла в класс почтовые марки и заявила, что они нужны не для того, чтобы наклеивать на конверты, а для того чтобы собрать деньги в помощь бедным, больным туберкулезом. Кто купит марки, тот поможет этим несчастным, которые не в состоянии сами заплатить за свои лекарства. Поэтому она порекомендовала нам принести завтра, то есть уже сегодня, все деньги, какие мы сможем собрать, и купить как можно больше марок. Еще она сказала, что это не принуждение и что каждый должен действовать по своим возможностям и по собственной совести.
Так я и сделала. Денег у меня не было. (С тех пор как Манферди сбежал, мама перестала давать мне карманные деньги. У нее у самой нет ни гроша. Командор тоже ничего не дает ни мне, ни Дзелии. Он считает, что кроме одежды, тетрадок и учебников, которые мы берем в магазинах, где у него открыт счет, нам ничего не надо. А я скорее язык себе откушу, чем попрошу у него хоть десять лир. Да что я тебе все это рассказываю, ведь ты сама посылаешь мне в каждом письме почтовую марку, иначе я не смогла бы даже отправить тебе свое письмо…)
В общем, совесть моя была довольно спокойна. Но и бедных туберкулезников стало ужасно жалко. Вот я и решила одолжить сто лир у Галинучи, пообещав ей, что верну их после Рождества (если кто-нибудь подарит мне деньги) или, на худой конец, когда вырасту.
На сто лир можно купить четыре марки, и мне кажется, этого достаточно, тем более что их никуда не приклеишь. Но что ты думаешь, синьора Мунафо осталась довольна? Нисколечки. Она окинула меня таким взглядом, словно я воровка, и, нарочно повысив голос, чтобы ее услышал весь класс, сказала: «Постыдилась бы! Ты принадлежишь к одной из самых богатых семей в городе! Я никогда еще не встречала такую жадную эгоистку. Даже Лаура Марти, дочь рыбака, принесла пятьсот лир!» И в наказание выставила меня на полчаса перед доской на всеобщее презрение.
Но ведь Мунафо должна знать, что Манфреди обокрал нас и что Командор принял нас в свой дом из милости! Мама говорит, будто в городе только и говорят об этом.
Приска Пунтони подняла руку, чтобы объяснить ей наше положение, но, когда синьора Мунафо поняла, что Приска пытается меня защитить, она велела ей умолкнуть. И не поверила ни слову. Учительница и так вечно упрекает ее во вранье, потому что в своих сочинениях Приска описывает то, чего на самом деле быть не может.
И теперь все будут думать, что я жадина и эгоистка! В Лоссае на мою сторону встал бы весь класс, но тут меня еще не так хорошо знают. Представь себе, эта Лопес дель Рио, хоть она и дочь маминой подруги и прекрасно знает, как на самом деле обстоит дело, подошла к доске и написала мелом прямо над моей головой: ЖАДИНА. Хорошо я еще не успела унизиться и клянчить ее дружбы. Розальба рассказала мне, что она была с ней в одном классе в начальной школе и что она наглая и высокомерная, настоящая вредина, но так как Звевочка единственная дочь в богатой семье и родители ее прямо рассыпаются в любезностях перед учителями, те все спускают ей с рук и в придачу еще и ставят хорошие оценки.
Я так рассержена на Мунафо, что и в школу ходить больше не хочу. Да и зачем? Даже если я буду зубрить все наизусть и выполнять домашние задания на отлично, эта ведьма ни за что не поставит мне хорошей оценки.
Я даже подумываю о том, чтобы сбежать из дома. Вот вернусь в Лоссай и спрячусь в нашем старом доме на чердаке. И ты будешь приносить мне каждый день еду, как в той книге «Восемь дней на чердаке», помнишь?
Правда, Розальба говорит, что долго мы так не протянем и что без денег не проживешь. Она считает, что я должна напрямик поговорить с Командором и потребовать у него денег на карманные расходы. И если я слишком горда, чтобы брать их просто так, то могу предложить ему выполнять какую-нибудь работу по дому, скажем кормить кроликов во дворе. Элиза Маффей, например, зарабатывает свои деньги тем, что моет машину своего дяди. Но у нас машину Командора моет синьор Эфизио, водитель. Он же дает корм кроликам, пшено курам и занимается всей остальной работой, которую могла бы выполнять я. Было бы несправедливо увольнять его ради меня.
Я даже думала о том, чтобы продать мои косы, как Джо в «Маленьких женщинах» (тогда кроме денег я заработала бы и короткую стрижку!). Только сомневаюсь, что на них нашелся бы покупатель. Они вовсе не такие густые и даже не светлые.
Я могла бы продать все мои книги. Здесь есть магазинчик, в котором покупают бывшие в употреблении вещи. Но книги мне ужасно жаль… Я могла бы продавать билеты желающим полюбоваться на расписные потолки в моей комнате, как в Сикстинской капелле. Слушай, Тереза, если Командор позволит мне пригласить тебя к нам на Рождество, то ты сможешь срисовать его, мое нарисованное небо с облаками, Купидоном и всем остальным. Конечно же, бесплатно. И представить потом в классе в качестве домашнего задания на каникулы.
Я очень надеюсь, что он разрешит мне тебя пригласить. Из моих одноклассниц я могу приводить домой кого угодно, хоть по пять человек за раз, лишь бы мы не слишком шумели. Дзелия, например, уже устроила с помощью Галинучи и синьора Эфизио «охоту на сокровища» в саду, и единственная, кто на них жаловалась, это Сильвана.
Но сейчас самая главная моя проблема – это деньги. Если тебе придет вдруг в голову хоть какая-то идея, как их можно заработать, немедленно напиши мне.
Обнимаю тебя крепко-крепко!
Твоя бедная, бедная, почти нищая