Диана, Купидон и Командор
Шрифт:
– Ничего страшного, флейтист поймал ее на лету. Можете спокойно возвращаться.
Но Серра прекрасно видели сверху, как малышка раскрыла руки в падении и приземлилась на самый пол без единого крика. Диане даже показалось (что за абсурдная мысль в подобной ситуации), что сестра несколько раз отскочила от пола, как резиновый мяч. И что ее склеенные пивом кудри рассыпались в падении и развеялись вокруг головы, словно хвост падающей кометы.
Все бросились к гримерным. Тетя Лилиана кричала громоподобным голосом:
– Доктора! Немедленно вызовите доктора!
А Диана думала в это время: «Хоть бы мама не лишилась чувств!»
Но Дзелия, оказывается, даже не поцарапалась. (Всю жизнь после этого Диана подозревала, что сестричка специально нырнула в «Мистический Гольф» – что за название для оркестровой ямы! – дабы привлечь к себе побольше внимания в отместку примадонне или вообще по наущению Командора, который решил таким образом устроить встречу семьи со своей невестой. Но правды так никто никогда и не узнал.)
Дзелию нашли в гримерной, где ее укачивала на коленях незнакомая женщина, вытирая мокрым полотенцем заплаканное и перемазанное гримом лицо малышки. С ними был и Командор. Диана мгновенно узнала синьору Нинетту, только вот не поняла, догадались ли все остальные, кто это.
– Да, Астрид, твоя дочь настоящая акробатка! – с иронией заметил старик, когда они вошли. – Будущее ее обеспечено, если не в театре, то уж цирке наверняка!
Мама лишь молча хватала ртом воздух как человек, который чуть не утонул и теперь не может надышаться.
– Сильвана,
– Очень приятно, – проговорила женщина, опуская на пол Дзелию и уважительно вставая. Никто не пожал ей руку и не вымолвил ни слова. Мама схватила Дзелию за кимоно, подтолкнула впереди себя Диану и, не произнеся ни слова, вышла из гримерной. Остальные молча последовали за ней, а швея так и осталась стоять с протянутой рукой.
– Папа, это была плохая шутка, – возмущенно проговорил дядя Туллио уже из коридора. – Ты еще об этом пожалеешь.
Тут Командор взорвался. Это походило на внезапную грозу или неожиданный фейерверк.
– Это я об этом пожалею? – заорал он ему вслед, нисколько не смущаясь скандала или проходивших людей. – Это я пожалею? Это вы все пожалеете! Вы оскорбили ее, а сами недостойны целовать пыль под ее ногами! Вы пожалеете, еще как пожалеете. А пока готовьте праздничные наряды, глупцы! Я уже назначил день свадьбы. Мы поженимся сразу же после Рождества, нравится вам это или нет!
Часть пятая
Глава первая,
в которой Диана очень беспокоится, и не зря
Серрата, вилла «Верблюд»
3 ДЕКАБРЯ, 10 часов вечера
Дорогая Тереза,
меня все еще всю трясет. Сегодня в кино ко мне пристал какой-то мужчина, и София Лодде… К счастью, со мной была София, а не кто-то из моих подруг. Мы просто не знали бы, что делать.
Ты же помнишь, кто такая София Лодде, да? Это горничная тети Офелии, бывшая няня Сильваны. Сегодня у нее был день рождения, и мы договорились с Галинучей, Форикой и другими служанками сделать ей сюрприз. Форика попросила тетю дать ей свободное время после обеда, а я по своей карточке провела ее в кино. София обожает Ивонн Сансон и Амадео Наццари, она выбрала кинотеатр «Афина», где показывали фильм «Цепи» – довольно глупый, все про любовь, где все проблемы происходят от того, что люди не говорят то, что думают. Где жена утаивает от мужа, что раньше была помолвлена с другим, словно это страшное преступление, и муж, увидев ее в гостиничном номере с другим мужчиной, вместо того чтобы дать ей все объяснить (это была невинная встреча, во всяком случае с ее стороны), начинает кричать, вытаскивает револьвер и стреляет. Она же, вместо того чтобы оскорбиться, берет на себя всю вину. Короче, сплошной абсурд. Но София Лодде очень растрогалась и даже в конце фильма заплакала.
Но ты только послушай, что произошло вначале. Как только погас свет и стали показывать киножурнал, тип, сидевший рядом со мной, вытянул руку и положил ее мне на колено. Я так растерялась, что не знала, что делать. Сама понимаешь, со мной такого никогда еще не бывало. Да, я слышала, как об этом говорили, но все-таки это казалось мне невозможным. Когда в Лоссае Аурелия вечно наказывала нам беречься от маньяков и всяких приставал, я думала, это ее обычные бессмысленные страхи. Или что такое может приключиться со взрослой девушкой, которая ведет себя развязно, ходит в обтягивающем платье, вульгарно накрашенная, ну и все в таком духе. Но никак не с девочкой моего возраста, а уж тем более в очках. Поэтому сначала я подумала, что этот тип просто меня с кем-то спутал – он и не глядел в мою сторону, был весь поглощен фильмом.
Ты, наверное, думаешь, что мне надо было сразу же вскочить, закричать на весь зал: «Этот бесстыдник пристает ко мне!» Но мне стало ужасно стыдно. Представь себе, подняться в темноте, прервать фильм, потребовать включить свет, вызвать смотрителя… а если бы люди подумали, что я с ним заодно или что это я его спровоцировала? Помнишь, в тот раз, в парке, был старик, который вечно расстегивал штаны, мы еще думали, что ему надо в туалет, а когда Жизелла рассказала об этом матери, та отлупила ее, словно это она во всем виновата?
Вот я и молчала. Пусть себе трогает мое колено, если уж ему так нравится. В конце концов, это всего лишь кость. Но он вдруг начал шевелить рукой и поднимать ее все выше. Этого уж я не смогла вынести – потянула за рукав Софию и шепнула ей: «Смотри!»
И что ты думаешь, София начала кричать или сказала что-то этому типу? Галинуча отхлестала бы его по щекам, я уверена. Но София сделала вид, что ничего не произошло, и только сказала мне: «Поменяем места». Я думала, мы отсядем куда-нибудь подальше, но она просто поменялась местами со мной. Тип, конечно, отодвинул руку, но так ни разу на нас и не посмотрел – все не отрывал глаз от экрана.
Тут я подумала, что на этом все и кончится. Не тут-то было! Через несколько минут он уже положил руку на ногу Софии. «Пойдем отсюда, – умоляюще прошептала я. – Или позовем смотрителя!» «Подожди», – шепотом произнесла она, потом открыла сумочку и вытащила из нее булавку. Старинную длинную, с бусиной на конце, такую, какими старушки обычно прикалывают шляпку к шиньону. У нас даже есть набор из дюжины таких булавок, чтобы есть улиток. Тип все продолжал смотреть на экран и делал вид, что не обращает на нас внимания. Но руку на всякий случай стал тянуть обратно.
Тогда София в абсолютной тишине и в полном спокойствии ка-ак вонзит ему булавку в эту самую руку! Изо всех сил!
Конечно, было темно, но я все равно увидела, как булавка утонула в его руке. Больно, наверное, было – ужас, потому что он подскочил на месте, словно от удара электрическим током. Но не произнес ни слова. Лишь поднялся, все еще не поворачиваясь в нашу сторону, и, потряхивая кровоточащей рукой, пересел на несколько рядов вперед.
– Теперь будет знать, – заметила София. – И ты тоже запомни – ты уже большая. Никогда больше не ходи в кино без булавки. А теперь ну его, давай смотреть фильм.
Ага, легко сказать, смотреть фильм, когда в голове у тебя кружится целый рой мыслей! А если с Дзелией случится нечто подобное? Или с мамой? Хотя, думаю, до мамы никто не осмелился бы дотронуться.
Кстати, после того раза мама никогда больше не оставляла ключ в ящичке комода. Но я была настороже и позавчера вечером увидела, как она опускает письмо в почтовый ящик на улице. Причем до этого – ты не поверишь! – она поцеловала конверт. Мне вовсе не нравиться следить за ней исподтишка. Хотела бы я иметь мужество сказать ей, что все знаю, и потребовать объяснений. Почему она мне не доверяет? Я ведь уже достаточно взрослая. Но ты же знаешь мою маму – единственное,
Еще меня сильно беспокоит то, что в субботу мне придется сражаться на дуэли с Джиджи Спадавеккия. Так решил весь класс, потому что в Троянской войне я – Менелай, а он – Парис. Конечно, мы не играем точь-в-точь по книге. Тогда Элизе и Приске – Ахиллесу и Патроклу – пришлось бы сидеть дома в это время и умирать от скуки, а уж они ни за что бы на это не пошли! Но время от времени, чтобы оживить игру, генералы вводят некоторые сцены из тех, что мы прошли в школе.
Помнишь, мы остановились на собрании войск с перечнем кораблей и списком греков и троянцев. Наконец-то оба войска пошли одно против другого, греки молча, а троянцы – бряцая оружием, словно подъемные краны, и поднимая ногами тучи пыли.
В первом ряду троянцев – Парис, прекрасный, одетый в леопардовую шкуру, насмехается над греками и вызывает их полководцев на поединок. Но, увидев разгневанного Менелая, который спрыгивает с колесницы и идет ему навстречу, Парис пугается и бежит прятаться среди своих. Гектор страшно сердится на него, ругает, называет трусом и вообще поносит, как только можно. Он упрекает его в том, что тот своим нахальным поведением навлек опасность на жизнь их старого отца, братьев, на всех граждан и что он заслуживает того, чтобы троянцы побили его камнями.
Знаешь, Тереза, я все-таки не понимаю: если Гектор знает, что все это вина его брата и что стоит всего лишь отдать обратно Елену, чтобы прекратить войну, то почему же он сам не отлупит как следует этого труса и не спасет город от смерти? Так нет же, как только Парис говорит ему: «Это не моя вина. Не мог же я отказаться от подарка Афродиты!» (помнишь, спор о красоте трех богинь на горе Ида, когда Парис был еще пастухом?), как Гектор прощает ему все на свете. После чего Парис, вновь набравшись мужества, предлагает: «Я сражусь на дуэли с Менелаем. Пусть все остальные отдыхают, биться будем только мы. Победитель возьмет себе Елену и все сокровища, которые я привез из Спарты. Все же остальные – греки и троянцы – заключат мир, и греки вернутся к себе на родину».
Обрадованный Гектор просит разговора с Агамемноном и Менелаем и передает им предложение брата.
«Ладно, – отвечает Менелай. – Я с удовольствием сражусь с этим вором, этим лживым гостем. Я с удовольствием разрублю его на кусочки. Но я не доверяю ни его обещаниям, ни обещаниям Гектора. Пусть царь Приам собственной персоной будет следить за соблюдением договора».
Вот и Томмазо Гай и Лоренцо Паломбо, чтобы немного оживить игру, решили устроить перемирие и объявить дуэль между мной и Джиджи Спадавеккия. Причем по хронометру. Сначала бросят жребий, кому из нас первому убегать среди улицы без какой-либо возможности укрыться на собственном тротуаре, потом засекут время, которое понадобится другому, чтобы его поймать. После чего нам дадут десятиминутную паузу – выпить воды, вытереть пот, завязать шнурки и так далее, и убегать придется другому. Выигрывает тот, кто поймал соперника за меньшее время.
Я наверняка проиграю. Куда мне тягаться с Джиджи Спадавеккия, который каждый год участвует в соревнованиях по бегу! Мне же сразу не хватает дыхания. И, конечно же, я споткнусь и расшибу колено. Но я не могу отказаться – я же не трусиха! Я сама выбрала роль Менелая. Розальба говорит, что у меня еще есть три дня на тренировки, но этого слишком мало.
А у нас пока идут приготовления к свадьбе Командора. Он все еще сердится на маму и на всех остальных, которые не желают знакомиться с синьорой Нинеттой. Они же так обеспокоены, словно над ними нависла страшная опасность. По-моему, они преувеличивают. Во-первых, не такая уж невеста и противная. И вовсе не вульгарная, как утверждает мама. Я ни разу не слышала от нее грубого слова и не видела, чтобы она сплевывала на землю или упирала руки в бока, чтобы ругаться. Причем она не красится и не одевается вызывающе. Она даже совсем не красится. И вообще, это же Командор на ней женится, значит, она и должна нравиться только ему, так?
Я не знаю, что мы будем делать после свадьбы. Мама все твердит, что она не собирается жить под одной крышей с «этой персоной». Но и не говорит, куда именно она собирается переезжать. Да и как мы сможем найти другой дом без денег? Но это ее, кажется, не беспокоит.
А тут еще и тетя Лилиана вечно болеет. Хоть по ней этого совсем не видно, но мама объяснила мне, что ее болезнь называется «нервное истощение» и что она заболела этим по вине Командора. Я переспросила, не из-за свадьбы ли, но она ответила:
– Нет-нет, что ты! Что тебе только в голову пришло? Это из-за всего вместе.
Но до появления швеи тетя прекрасно себя чувствовала, так что мама, наверное, все-таки лжет.
Видишь, Тереза, сколько проблем? Когда мы еще жили в Лоссае, я и не подозревала, что в одной семье могут быть такие переживания. Добавь ко всему еще и то, что если в школе так пойдет и дальше, меня точно оставят на второй год.
Но я тебе уже надоела своими жалобами. Я страшно рада, что твоему Карло тоже нравятся краснокожие. Если бы он держал сторону пионеров, я бы его точно не вынесла. Спасибо твоей маме за приглашение. Я непременно должна буду привезти ей что-то в подарок, так что лучше не крути вокруг да около, а скажи мне сразу, что ей нравится.
О цене не беспокойся. С моей кинокарточкой я отложила порядочно денег. С нетерпением жду твоего ответа и обнимаю тебя крепко-крепко!
Глава вторая,
в которой в Троянской войне наступает решающий момент
Мнения насчет исхода дуэли разделились. Троянцы уже праздновали победу, Паломбо-Агамемнон не скрывал своего беспокойства, но многие греческие воины женского пола готовы были держать пари за Диану.
– Не стоит заранее отчаиваться! – возмущалась Розальба. – Откуда ты знаешь, вдруг в субботу у Джиджи Спадавеккия разболится живот, или он вывихнет ногу, или запутается в собственных шнурках?
– Ты посмотри на Томмазо Гая, – добавляла Элиза. – Вот уже четыре дня, как он не может меня поймать. Даже не дотронулся ни разу! Я ведь провоцировала его всеми способами, сама почти налетала на него, однажды даже упала всего в метре от него: я тогда даже не сомневалась, что он попытается меня схватить, так нет же!
– Но Гай – это сухарь, – возражала ей Диана. – У него и мускулов-то нет и ноги как у рахитика. А Спадавеккия настоящий атлет.
– Ну и ладно, – вмешивалась Приска. – Но ведь он выбрал сторону Париса, этого слюнявого. Вы что, не видели, как позорит его сам Гомер?
В «Илиаде» дуэль действительно закончилась в пользу Менелая. Случилось так, что в то время, когда глашатаи отправились к греческим кораблям за бедными животными, предназначенными в жертву Зевсу для закрепления договора о перемирии, Елена узнала о скорой дуэли и отправилась к Приаму, который уже стоял на башне со всеми своими старейшинами и смотрел на поле боя. На нее, оказывается, нашла ностальгия по первому мужу, по родным и по родине – подумайте только, бедная овечка! Немного поздно, чтобы передумывать, это после десяти-то лет осады – гневно рассуждала Приска.
И старики, вместо того чтобы прогнать ее или хотя бы отнестись с презрением, переговаривались меж собой, словно самые настоящие мазохисты: «Ах, какая красавица! Настоящая богиня. Конечно, стоило пережить ради нее все страдания и мучения последних десяти лет. Но сейчас, может, и настала ей пора возвращаться к себе домой».
Приам тоже осыпал ее комплиментами и говорил:
– Тебе нечего стыдиться, дорогая дочь. Все случилось не по твоей вине, а по вине богов. Это они наслали против нас греков.