Диана. Найденыш
Шрифт:
По крайней мере, об этом говорят многие медицинские трактаты — на себе Уна такое не проверяла. Тем более что Уна женщина одинокая, брачными узами не скованная, и вообще — кому какое дело?! Неужели не имеет права хоть немного себя порадовать? Главное — не иметь дел с женатыми мужчинами. В противном случае тут не жить. Бабы объединятся и сожгут вместе с избушкой. Потом пожалеют, да — лекарки-то рядом не будет! Но вначале сожгут.
Вернулась, положила топор на его место — за дверь (Там ему самое место — на всякий случай. Мало ли…), взяла коромысло, ведра и пошла за водой. Сделала три ходки, и пока притормозила. Достаточно воды!
Накрыла на стол в ожидании, пока сварится
Кто ей помог? Кто услышал ее затаенные желания, ее мечту? Кто послал ей Найденыша, Дайну? Она так и решила, что будет звать девочку найденышем-Дайной. Почему бы и нет? Скорее всего имя девочки какое-нибудь экзотическое, заморское, не нужно привлекать к ней внимание. А Найденыш, Дайна, или Дайн — вполне себе распространенное имя на Крайнем Севере. Так издавна называли самых желанных детей.
Итак, кто это? Богиня любви Аула?! Уна погладила статуэтку обнаженной девушки с крыльями за спиной, удивительно похожую на нее, Уну. Она такая же стройная, сухая — дай ей крылья, и тоже взлетит! Вот только любовного лука, коим богиня насылает любовь нет у Уны.
А может это бог лукавства Серхи? Нет, этот толстенький божок чисто пакостник. Гадость какую-нибудь наслать — это запросто, а вот прислать желанного ребенка — кишка у него тонка.
Тогда, наверное, Мать Богов, Асана. Это она покровительница всего рожающего и плодоносящего. Она родила Мир после соития с Создателем. По крайней мере, так говорится в храмовых книгах. Уна не представляла, как это женщина может родить Мир, но не верить храмовникам у нее не было оснований. Это их работа, они лучше в ней разбираются. Они же не лезут к ней с советами, как лучше сделать снадобье!
Уна встала на молельный коврик перед статуями, и обратилась ко всем сразу, стараясь перечислить и не забыть даже самого ничтожного и неприятного из божков — даже бога Лжи Сидура:
— Я не знаю, кто послал мне такое счастье, но спасибо вам за все! Я принесу вам жертву — как только попаду в храм. Благодарю вас, всемогущие!
Выполнив положенное, с легкой душой одним плавным движением встала на ноги, потянулась, и вдруг взорвалась серией мягких, но очень быстрых движений. Было похоже, что она бьется с кем-то видимым только ей — очень быстрым и ловким. Уна то вставала на одну ногу, то замирала, как цапля на болоте. Это продолжалось недолго, но Уна даже вспотела — у нее на лбу выступили капли чистого, здорового пота. Хорошо! Приятно ощущать себя сильной, быстрой… здоровой!
Уна вообще редко болела. Нет, не так — она вообще не болела, если не считать болезнью ушибы, порезы и уколы иголкой. Да и те у нее зарастали за считанные часы — правильные снадобья и железное здоровье делали свое дело.
За занавеской послышался какой-то звук, и Уна замерла, сделав шаг. Постояла, послушала, на печи завозились, и послышалось:
— Ой! — вместе с отчетливым — «бам!»
Ага. Это «бам» неспроста — Уна улыбнулась. Она тоже билась головой о потолок, когда лежала на полоке. Забудешься, сядешь спросонок, и бам! Готово дело! Аж искры из глаз. Долго не могла привыкнуть.
Подошла к печи, отдернула занавеску. Оп! На нее смотрят два испуганных черных глаза. Копна спутанных волос (потом ими займемся!), шрамы на лбу (тут без челки до бровей не обойдешься, вот же твари, изувечили девчонку!), худенькие голые плечики. Испугалась, натянула на себя простыню, сжалась в испуге.
Уна улыбнулась, сходила за одеждой, отдала малышке и задернула занавеску. Похоже что там, где девочка раньше жила, очень трепетно относились к обнаженности тела. Это бывает, и нередко. Уна много читала, и знала, что больше всего табу на обнажение тела существует в странах, которые расположены в холодных районах мира. А вот в южных краях частенько запретов на обнажение не существовало вовсе. Люди спокойно относились к голому телу, и не видели в обнажении ничего запретного или постыдного. Скорее всего это закономерно — в жарких странах противопоказано усиленно укутывать свое тело — эдак можно и помереть от перегрева. А вот на севере — тут без теплой одежды никак. Банально, и наверное скучно, но это правда.
Уна происходила из теплых краев и ей было плевать на условности северян, но как ящерица, меняющая свой цвет в зависимости от того места, на котором находится — бывшая принцесса меняла свою внешность и свои привычки, приспосабливаясь к обычаям конкретного места. Если бы здесь зимой и летом ходили в меховых шапках — она бы так и ходила. Нельзя выделяться из толпы, нельзя обращать на себя внимание.
Времени прошло довольно-таки много, но Уна знала, как эффективно могут работать тайные службы Королевства — если захотят, конечно. А они хотят. Дядя умеет мотивировать — кого деньгами, а кого страхом смерти. Нужно признать, что правителем он оказался гораздо более умелым, чем ее покойный отец. Уж дядя-то точно не допустит такого вот всеобщего заговора против короля!
Сходила к плите, взяла с полки глубокую чашку, поболтав в кастрюле, налила в чашку мясного бульона. Пряный запах ударил в нос, и Уна слегка отшатнулась, вздохнула — может пересилить себя, начать есть мясное? Не выглядит ли на самом деле глупо эта ее странная для обычных людей привычка? Местные на нее поглядывают с усмешкой — мол, какая-то странная, как не нашей веры! Это где-то на юге есть люди, которые едят только растительную пищу и не убивают животных. Может ты как раз с юга? То-то черненькая такая! И худая! Не как наши девушки!
Уна слышала такое не раз, и не два. И ей это ужасно надоело. Однажды она не выдержала и пригрозила — те, кто будут ее доставать, пусть лучше не приходят за помощью! Отстали. Может, напугались, а может, не хотели ее обижать. Хотя тут разных людей хватает… и таких, что даже видеть не хочется. Впрочем — как и везде. Нет в Мире совершенства.
Через пару минут Уна выяснила одно странное обстоятельство: Дайна совершенно не понимала языка, на котором говорит Уна.
Поставила чашку на стол, обернулась к девочке, наблюдавшей за ней с полока, махнула рукой:
— Ну что ты там засела, как птичка в гнезде? Пойдем, завтракать будешь!
Девочка непонимающе сдвинула брови, будто силилась понять слова Уны, потом ее лицо разгладилось — вроде как поняла. Двинулась слезать, и… остановилась. Высоко!
Уна недовольно цокнула языком, ругая себя за глупость — забыла, насколько девчонка мала, подошла к печи и легко, как щенка или котенка выдернула девочку из «норы». Прижала к себе, подержала пару секунд, и под нахлынувшей волной нежности вдруг взяла и поцеловала Дайну в лоб. Девочка вздрогнула, губы ее скривились и она заплакала. Тихонько так, почти беззвучно… Уна прижала ее к себе, покачивая и баюкая, и была девочка такой уютной, такой невыразимо… родной! И Уна тоже заплакала, уже второй раз за последние сутки, что было для нее просто невозможно. Она выплакивала горючими слезами свою мечту о нормальной семье, о муже, о детишках, о том, чего она была лишена, и чего никогда не могла получить — даже если бы так и оставалась левантийской принцессой.