Дибук с Мазлтов-IV

Силверберг Роберт

— Я запрещаю вам! — голос Шломо Фейга сорвался на визг. — Если придет Бааль-Шем, я… я…

— Рабби! — Йосеф тоже кричал. — На одной чаше весов моя измученная душа, а на другой ваша оскорбленная духовная гордость! Прочь с дороги! Приведите ко мне Бааль-Шема!

— Я отказываюсь!

— Смотрите! — воскликнул Яаков Бен-Цион, показывая в сторону. Как выяснилось, спор носил уже чисто теоретический характер. Наши братья-хасиды явились незваными на священный луг: длинная процессия фигур доисторического вида, закутанных в традиционные черные одеяния, с широкополыми шляпами на головах. Лица обрамляли густые бороды, из-под шляп вились пейсы. Новоприбывших возглавлял цадик, их святой, их пророк и вождь, реб Шмуэль Бааль-Шем.

Мы

определенно не собирались брать хасидов с собой, когда бежали с Земли, от дымящихся руин Израиля. Мы мечтали оставить на Земле все печали и горести и создать новый еврейский мир на другой планете, без наших вечных врагов-неевреев, но и без наших собственных религиозных фанатиков, слишком долго высасывавших наши жизненные соки. Мы не нуждались в мистиках, истериках, плакальщиках, нытиках и колдунах, нам требовались фермеры, механики, инженеры и строители. Но могли ли мы отказать им в месте на «Ковчеге»? Им повезло, что они обратились к нам, когда мы заканчивали подготовку к полету. Ночной кошмар, омрачавший нашу жизнь триста лет, стал реальностью — наша родина пылала, войска были разбиты, филистимляне с длинными ножами рыскали по нашим городам. Корабль был готов отправиться к звездам. Мы были не трусами, но реалистами и понимали, что больше не выстоим. И если какой-то части нашего древнего народа суждено выжить, так только в космосе, подальше от жестокой Земли. Мы уже готовились к отбытию, когда появились реб Шмуэль и его тридцать последователей. Они просили о помощи. Мы не могли отказать и тем самым обречь их на верную гибель. Они — люди и они — евреи. Несмотря на все опасения, мы приняли их на борт.

Затем было путешествие, год за годом плыли мы по небесам, пока не наткнулись на звезду, лишенную имени, имевшую только номер. Четвертая планета оказалась плодородной и гостеприимной, здесь был более счастливый мир, чем Земля. И мы возблагодарили Б-га, в которого не верили, и закричали «Мазлтов! Мазлтов! Добрая удача, добрая удача, добрая удача!» Потом кто-то заглянул в старую книгу и вычитал, что в старину слово «мазл» имело астрологический характер. В библейские времена оно значило не только удачу, но и счастливую звезду. Так что мы назвали нашу звезду Мазлтов и высадились на планете Мазлтов-IV, чтобы построить Новый Израиль. Здесь у нас не было врагов — ни египтян, ни ассирийцев, ни римлян, ни казаков, ни нацистов, ни арабов. Здесь были только кунивару, простой, добрый народ, они торжественно глядели на наши попытки объясниться при помощи пантомимы, а затем жестами ответили: добро пожаловать, у нас больше земли, чем нам нужно. И мы построили наш кибуц.

Но мы не хотели жить вместе с хасидами, этими остатками прошлого. Они тоже не питали к нам большой любви, ведь для них мы были язычниками, безбожными евреями, которые хуже гоев. Так что хасиды ушли и построили себе маленькую грязную деревню. Иногда, если ночь выдавалась особенно тихой, издалека до нас доносились их песнопения, но в целом мы почти не общались с ними.

Я мог понять, почему рабби Шломо так категорически возражает против вмешательства Бааль-Шема. Хасиды представляли иную сторону иудаизма, мистическую, темную, неконтролируемую дионисийскую сторону, «скелет в шкафу» нашего народа. Шломо Фейг мог умиляться или восторгаться ритуалами пушистых кентавров, но такое же поведение евреев вызывало у него отвращение. И еще кое-что. Умный и здравомыслящий Шломо Фейг не имел учеников и последователей среди умных и здравомыслящих светских евреев кибуца, а хасиды смотрели на Шмуэля Бааль-Шема с благоговением, для них он был чудотворцем, провидцем и святым. Однако какими бы понятными ни были возражения рабби Шломо, Йосеф Авнери был прав: дибуки относились к фантастическому миру Шмуэля.

Шмуэль Бааль-Шем был очень высоким, худым, костлявым человеком со скуластым лицом, обрамленным мягкой, густой и кудрявой бородой. Его глаза смотрели спокойно и мечтательно. Он выглядел пятидесятилетним, но с тем же успехом мог оказаться и тридцати-, и семидесяти-, и даже девяностолетним. Умение создать драматический эффект не подвело его и в тот раз. Полдень давно миновал, и он встал спиной к солнцу, так что его длинная тень накрыла нас, протянул вперед руки и сказал:

— Мы слышали, что среди вас завелся дибук.

— Нет никакого дибука! — сердито ответил рабби Шломо.

Бааль-Шем улыбнулся:

— Но здесь есть кунивар, говорящий голосом израильтянина.

— Да, случилось нечто непонятное, — признал рабби Шломо. — Но в наше время и на этой планете никто не относится серьезно к дибукам.

— То есть вы лично не относитесь серьезно к дибукам, — уточнил Бааль-Шем.

— А я отношусь! — закричал Йосеф Авнери. — Это я! Я! Я и есть дибук! Я, Йосеф Авнери, умерший год назад в элуле, за свои грехи осужден на пребывание в теле этого кунивара! Еврей, реб Шмуэль, еврей, жалкий, грешный, несчастный аид. Кто выпустит меня? Кто меня освободит?

— Нет дибука, говорите? — добродушно спросил Бааль-Шем.

— Этот кунивар обезумел, — буркнул Шломо Фейг.

Мы чувствовали себя неловко, смущенно покашливали и переминались с ноги на ногу. Если кто и сошел с ума, так это наш раввин, взявшийся с таким жаром отрицать феномен, который сам же и признал, пусть неохотно, несколькими часами ранее. Уязвленная гордость и отчаянное упрямство мешали ему рассуждать здраво. Взбешенный Йосеф Авнери начал громко называть буквы ивритского алфавита, затем прочитал «Шма Исраэль» — и говорил другие вещи, чтобы доказать свое существование. Бааль-Шем молча терпеливо ждал, воздев руки. Крепкий, коренастый Шломо, казавшийся карликом рядом с высоким хасидом, продолжал настаивать на рациональном объяснении происшествия с куниваром Сеулом.

Дождавшись, когда Фейг замолчит, Бааль-Шем сказал:

— В этого кунивара вселился дибук. Вы думаете, рабби Шломо, что дибуки перестали скитаться после разрушения местечек в Польше? Перед взором Б-жьим ничто не исчезает навсегда. Евреи ушли к звездам, Тора, Талмуд и Зоар тоже ушли к звездам, стало быть, и дибуку может найтись место в этих чужих мирах. Рабби Шломо, могу ли я принести мир этой уставшей душе и этому несчастному кунивару?

— Делайте что хотите, — хмуро пробормотал в ответ Шломо Фейг и отошел в сторону. Реб Шмуэль приступил к изгнанию духа. Сперва он созвал миньян [3] . Восемь его хасидов вышли вперед, мы со Шмарьей Ашем переглянулись и хотели присоединиться к ним, но Бааль-Шем с улыбкой отстранил нас и подозвал еще двух хасидов. Они встали в круг и запели. К моему глубокому стыду, я ни слова не понимал из их песни, так как они пели на галицийском диалекте идиша, языка, столь же чуждого для меня, что и язык кунивару. Пропев десять — пятнадцать минут, хасиды пришли в движение. Они начали хлопать в ладоши и закружились в танце вокруг Бааль-Шема. Вдруг он опустил руки по швам, и, повинуясь ему, хасиды замолчали. Бааль-Шем заговорил на иврите, и через мгновение я узнал девяносто первый псалом: «Прибежище мое и защита моя, Б-г мой, на Которого я уповаю». Мелодичным голосом он допел псалом до конца, обещающего избавление и спасение. Несколько мгновений стояла тишина, а потом реб Шмуэль заговорил. Пугающим голосом, негромким, но очень строгим, он приказал душе Йосефа Авнери оставить тело кунивара Сеула.

3

Миньян (ивр.) — букв. «счет», десять взрослых мужчин, требуемых для религиозной службы.

— Вон! Вон! Именем Б-жьим приказываю тебе: уйди и упокойся с миром навечно!

Один из хасидов протянул Бааль-Шему шофар. Тот поднес его к губам и издал один оглушительный звук. Йосеф Авнери завыл. Кунивар, чьим телом он завладел, сделал три неверных шага.

— Ой, мама, мама! — простонал Йосеф.

Кунивар запрокинул голову, руки вытянулись вдоль тела. Неожиданно он упал на колени и замер. Казалось, прошла целая вечность. Наконец Сеул поднялся, на сей раз уверенно, с естественной грацией кунивара, подошел к Бааль-Шему, снова опустился на колени и прикоснулся к краю его черного одеяния. Так мы поняли, что обряд свершился.

Напряжение тут же исчезло. К Бааль-Шему ринулись два куниварских жреца и Гйаймар, затем музыканты, потом нам показалось, что все племя рванулось к нему. Каждый хотел прикоснуться к святому. Хасиды беспокойно зашевелились, но Бааль-Шем, возвышавшийся над бурлившей толпой, спокойно благословлял кунивару, легко касаясь спин, покрытых густым мехом. Затем кунивару заговорили все разом, и некоторое время мы не могли понять смысла сказанного. Мне, Моше Шилоаху и Яакову Бен-Циону удалось разобрать слова, и мы было засмеялись, но тут же замолчали.