Дидро

Акимова Алиса Акимовна

Нетрудно себе представить, что Дагессо посулил Дидро официальную поддержку короля и что тот от нее отказался: если правительство вмешается, из их начинания решительно ничего не выйдет. Король не может ни создать, ни скрепить подобное общество литераторов, а только его разрушить.

Дидро еще не знал, как будет распределена работа, но принципы «Энциклопедии» ему были ясны. Он сказал Дагессо то же, что Лебретону. Ни в коем случае это не будет перевод Чамберса: статьи англичанина как нельзя более добросовестны, но пусты.

Как ни был ошеломлен Дагессо всем, что он услышал, как ни устал от этого разговора, старик не мог не обеспокоиться. Что он слышит? От добропорядочного Чамберса ничего не останется? И потом Дидро

слишком много говорил о человеке, отведя ему в «Энциклопедии» господствующее место и утверждая, что точно так обстоит дело в действительности… А где же место бога в этом труде?

Дагессо тем не менее обещал будущему редактору свою поддержку и согласился быть цензором «Энциклопедии», но потребовал некоторых гарантий для бога и для короля. Больше всего его беспокоили уже сейчас статьи по философии. И что тут удивительного? В самом деле, это должен быть самый взрывчатый материал.

До философских статей «Энциклопедии», во всяком случае — до выхода их в свет, еще далеко. Но основательность беспокойства подтверждается судьбой философских сочинений Дидро.

VII Прозревший о слепых

Кто не зачитывался философскими трактатами, если бы все философы придавали своим трудам форму такую изящную, остроумную, художественную, как умел это делать Дени Дидро?

Он излагал свои философские мысли то в форме кратких, блистательных афоризмов, то — непринужденного рассказа, пересыпая рассуждения занимательными историями, то в форме диалогов, то в форме писем, — кстати сказать, и письма его близким и друзьям, не предназначенные для печати, полны интереснейших наблюдений и заключений. В жизни, как заметил однажды его старший друг Вольтер, он был скорее мастером монолога, но как автор особенно отличался в диалогах.

И, однако, философские монологи его — трактаты в форме писем — тоже образец совершенства. В них так же трудно провести границу между философией и литературой, между теорией и практическими наблюдениями, как в его диалогах.

И Дидро-человек так же неотделим от Дидро-мыслителя, как в «Письме о слепых в назидание зрячим», так и в написанных позже «Письме о глухих и немых в назидание тем, кто слышит и говорит», «Разговоре с Даламбером», «Сне Даламбера», «Племяннике Рамо», «Жаке-фаталисте» и написанных раньше «Философских мыслях» и «Прогулке скептика».

Кто не знает термометра Реомюра, но всем ли известно, кто такой сам Рене Антуан Реомюр? Между тем это был современник и соотечественник Дидро. Известный физик и натуралист, действительный член Парижской академии наук, он занимался и окулистическими операциями. Операция, произведенная им над слепорожденным, которому он вернул зрение, сняв с его глаз катаракту, и послужила непосредственным поводом для «Письма о слепых в назидание зрячим», написанного и анонимно изданного Дидро.

А «Сударыня», к которой обращается автор в начале своего письма, — это наша добрая знакомая, мадам Пюизье. На самом деле он обращается не к ней, а к широкому кругу читателей. И вовсе не досада на то, что ему с подругой не удалось присутствовать при операции, побудила его написать «Письмо». Если хотите, эта мотивировка была своего рода литературной мистификацией, как и то, что в «Письме» Дидро вкладывает в уста слепого англичанина, математика Саундерсона, бывшего всего-навсего ученым-скептиком, собственные атеистические идеи. Саундерсон высказывает мысль, до которой только теперь дошел сам Дидро: «Идея бога — это всего лишь иллюзорное отвлечение от материи и ее движения». Реальный Саундерсон и не помышлял об этом, но Саундерсон в «Письме» не допускает существования бога, потому что не может его осязать, он не желает основываться на чудесах, ибо они всего лишь плод воображения.

В «Письме» Дидро в своей распре с богом зашел куда дальше,

чем в «Философских мыслях» и «Прогулке скептика». На этот раз богу уже просто не остается места в картине мира, созданной Дидро. Определяя мир как составное сложное тело, подверженное бурным переменам, он восклицает устами Саундерсона: «Разве похож этот изменчивый, подвижный мир на тот незыблемый порядок, который якобы был некогда заведен богом и строго охранялся церковью?»

Найден ли с тех пор более разительный довод против религии, чем то, что уже в 1749 году писал Дени Дидро в своем «Письме о слепых в назидание зрячим»: «Сама идея развития мира глубоко чужда религиозному сознанию»?!

Задолго до Чарлза Дарвина — даже его предшественник Ламарк был тогда еще маленьким ребенком — Дидро материалистически осмысляет происхождение и развитие жизни на Земле. Он вкладывает в уста Саундерсона в его предсмертном споре со священником Холмсом слова: «Сколько исчезло изувеченных неудачных миров, сколько их преобразовывается и, может быть, исчезает в каждый момент в отдаленных пространствах, которых я не достигаю своим осязанием, а вы своим зрением, но в которых движение продолжает и будет продолжать комбинировать массы материи, пока из них не получится какая-нибудь жизнеспособная комбинация?»

Дидро пишет о слепых в назидание зрячим для того, чтобы подчеркнуть преимущества чувства даже менее совершенного, чем зрение, — осязания — перед умозрительностью. У слепого душа на кончиках пальцев, ибо он пальцами познает мир. К материалистической концепции развития мира, изложенной в «Письме о слепых», в той же остроумной и занимательной форме, присоединяется материалистическая теория познания. И Дидро ни в чем не умозрителен. Сама история действительно существовавшего английского математика Саундерсона — Дидро передал ему свои идеи, но ничего не примыслил к его биографии — доказательнейший пример приспособляемости живого организма. Будучи слепым от рождения, этот человек блестяще преподавал не только геометрию, но и оптику, толковал цвет и свет, никогда их не видев, объяснял механизм зрения, которого был лишен. И, кроме того, история его жизни, как ее написал Дидро, — это история «чуда», созданного человеческим умом, упорством, мужеством, трудолюбием, без всякого содействия бога. Мало того, все, чего достиг слепец, — вызов богу. Если бы бог существовал, он бы только его обездолил, лишив зрения.

Дидро противопоставляет этого зрячего слепца слепым зрячим. Он высмеивает в «Письме» абсурдность идеалистических систем.

И его критику идеализма цитирует в «Материализме и эмпириокритицизме» В. И. Ленин: «Идеалистами называют философов, которые, признавая известными только свое существование и существование ощущений, сменяющихся внутри нас, не допускают ничего другого. Экстравагантная система, которую, на мой взгляд, могли бы создать только слепые!»

Вот для чего понадобились Дидро все приведенные им факты и рассуждения о психологии слепых, которой он якобы придает такое значение, полемически утверждая, что гораздо полезнее поговорить с одним слепым, чем присутствовать при возвращении другому слепому зрения.

В начале «Письма» есть фраза, которая, как полагали тогда многие, во всяком случае эту версию распространяли сплетники, и послужила причиной ареста Дидро. Вот эта фраза: «Одним словом, он пожелал посвятить в дело только несколько ничего не говорящих глаз». Речь шла якобы о том, что Реомюр, откачав в разрешении присутствовать на операции философам, пригласил на нее мадам Дюпре де Сен-Мор. Дама же эта, будучи обижена намеком, пожаловалась на Дидро своему любовнику, военному министру графу Даржансону. Досужие умы словно бы были правы. В самом деле, мадам Дюпре де Сен-Мор присутствовала на операции, в чем было отказано тем, кого это действительно интересовало. Соответствовало истине и то, что она была любовницей военного министра.