Дидро
Шрифт:
Протокол допроса сохранился, сейчас мы его прочтем и убедимся, что отнюдь не обида министра за свою любовницу послужила главной причиной заключения Дидро, хотя в те времена летр де каше, то есть тайные предписания на арест, нередко выдавались, если было лично затронуто то или иное высокопоставленное лицо.
Итак, читаем протокол допроса:
«Спрошенный об имени, возрасте, состоянии, месте рождения, месте жительства, занятии и религии, назвался — Дени Дидро, из Лангра, 36 лет, проживающим постоянно в Париже, в момент ареста на улице Вье Эстрапад, в приходе святого Стефана, религии католической,
Спрошенный, не он ли написал «Письмо о слепых в назидание зрячим», отвечал:
— Не он.
Спрошенный, кто для него отпечатал названное произведение, отвечал:
— Никогда не давал означенного произведения в печать.
Спрошенный, не продавал ли или не отдавал ли кому-нибудь рукописи «Письма о слепых» прежде ее напечатания, отвечал:
— Нет.
Спрошенный, не знает ли в таком случае имени автора названного произведения, отвечал:
— Не знает.
Спрошенный, не имел ли у себя этой рукописи прежде ее напечатания, отвечал:
— Не имел ни до, ни после ее напечатания.
Спрошенный, не давал ли или не посылал ли различным лицам названного произведения, отвечал:
— Никому не давал и никому не посылал.
Спрошенный, не он ли написал произведение, появившееся около двух лет тому назад под названием «Заколдованные сокровища» (вместо «Нескромные сокровища». — А. А.), отвечал:
— Не он.
Спрошенный, не продавал ли или давал кому-нибудь это произведение для печати или иной цели, отвечал:
— Нет.
Спрошенный, не он ли автор произведения, появившегося несколько лет тому назад под названием «Философские мысли», отвечал:
— Не он.
Спрошенный, не знает ли он автора этого произведения, отвечал:
— Не знает.
Спрошенный, не он ли автор произведения под названием «Скептик или аллея аллей» (вместо «Прогулка скептика, или Аллеи». — А. А.), отвечал:
— Он.
Спрошенный, где рукопись этого произведения, отвечал:
— Ее не существует, так как он ее сжег.
Спрошенный, он ли автор произведения под названием «Белая птица, детская сказка», отвечал:
— Не он.
Спрошенный, не работал ли он по крайней мере над исправлением данного произведения, отвечал:
— Нет.
По прочтении этого протокола допрошенному последний заявил, что ответы, данные им, вполне согласны с истиной и что он подтверждает их своей подписью».
И действительно, под протоколом стоят две подписи: Беррие и Дидро.
Почему Дидро говорил заведомую неправду? Признание ухудшило бы его положение. И, главное, он боялся повредить издателям своих произведений. Их бы отправили на галеры.
Но несомненно и другое: он не стал бы так упорно почти все отрицать, если бы знал, какие поступали доносы к Беррие на него уже два года. Но зато они были прекрасно известны директору полиции.
Сыщик лейтенант Перрольт еще в начале июня 1747-го доносил на Дидро главному директору полиции в секретном письме: «Не щадя ни других, ни самого себя, он рассеивает на все четыре стороны свои фантазии, свои парадоксы, свои вздорные идеи, расточая свое время и свой труд, доверяя ушам
Не ограничившись этим доносом, Перрольт 20 июня 1747 года написал и второй:
«Мосье, я уже имел честь предупредить вас о некоем человеке по фамилии Дидро и его сочинении «Философские мысли», об аморальности его души…»
Затем следует аттестация Дидро:
«Это очень опасный человек, он презрительно отзывается о святых таинствах нашей церкви…» Перечисляются и другие прегрешения Дидро против бога, и, для того чтобы его нетрудно было найти, указывается адрес опасного человека — он жил тогда еще на улице Муфран у сьера Гийо. (Кстати сказать, в перечислении примет Дидро за словами: «рост высокий и лицо чистое» следует: «весьма опасен. — А. А.)
К Перрольту, как мы уже знаем, присоединяется и священник прихода святого Мэрля, Гарди де Лавар. Двумя днями позже он пишет директору полиции:
«Это молодой человек, который провел свою юность в распутстве. Потом он привязался к довольно хорошей девушке, но женился на ней без разрешения отца. После свадьбы он снял квартиру в моем приходе у сьера Гийо. Жену его не зовут иначе, как ее девичьей фамилией. Фамилия Дидро не может служить не чем иным, как маской, под которой прячется он сам.
Он мастер богохульствовать против Иисуса Христа и девы Марии в таких выражениях, которые я не смею и привести».
Кюре доносил на Дидро и предшественнику мосье Беррие в парижской полиции, мосье Марвилю, и тот «соглашался, что нужно действовать поскорее, хотя и осторожно».
Если бы и не нашлось таких наблюдателей, как сыщик Перрольт и кюре Гарди де Лавар, — впрочем, слежка за вольнодумцем и богохульцем входила в профессиональные обязанности обоих, — полиции все равно был бы известен каждый шаг Дидро. Нет ничего удивительного в том, что она знала содержимое письменного стола достаточно уже известного литератора. Население Парижа не превышало тогда восьмисот тысяч, это был по теперешним представлениям всего-навсего средней руки провинциальный город.
Дидро же своим открытым характером, доверием, оказываемым им каждому встречному-поперечному — об этом говорит и Перрольт, — невольно упрощал задачу полиции.
Естественно, что вопреки его ожиданиям такое поведение на допросе не могло облегчить участи узника. Как вырваться из одиночки, вернуться к работе над «Энциклопедией», увидеть любовницу и друзей?
Дидро принимается за перо, благо он сделал его из зубочистки. Он пишет Беррие, пишет военному министру, графу Даржансону. Мы уже знаем, что он кое в чем меняет свои показания. Вероятно, в облегчении условий его заключения сыграло роль и то, что губернатор Венсенна, де Шатле, был родственником божественной Эмилии, возлюбленной старшего друга Дидро — Вольтера. Но в документах, дошедших до нас, это не отражено. Зато мы можем прочесть письмо директора полиции губернатору замка, где он сообщает о распоряжении Даржансона перевести Дидро из тюремной башни в замок, разрешить ему прогулки по парку и свидания с близкими.