Дидро
Шрифт:
Нельзя забывать, что не дремали и издатели «Энциклопедии». До нас дошли два их ходатайства об освобождении Дидро. Вот выдержка из первого: «Этот труд, который должен нам стоить по меньшей мере двести пятьдесят тысяч ливров, — мы уже авансировали сто тысяч — на пороге катастрофы. Дидро — единственный литератор, которого мы признали способным вести такое дело, почему и назначили его главным руководителем всего предприятия. Мы надеемся, что ваше сиятельство войдет в наше положение и освободит его».
То ли издатели верили в версию прекрасных, но неосведомленных глаз мадам
«После тщательной проверки его бумаг не было найдено ничего, что могло бы отягчить проступок, которым он имел несчастье прогневить ваше сиятельство.
Но мы верим, если он и совершил ошибку, то больше ее не повторит», — довольно опрометчиво поручились за Дидро Лебретон и другие.
Не получив на эту петицию ответа от графа Даржансона, издатели двумя неделями позже написали Беррие.
Через двадцать восемь дней Дидро, правда, не освободили, но перевели в замок. Как выражается один из новейших биографов Дидро — Андрэ Бии, новое его жилище тоже не напоминало ни апартаментов короля, ни апартаментов королевы-матери. Но что значило это для философа, которому вернули солнце, деревья, небо?! Взяв с него честное слово, что он не сбежит, Дидро предоставили относительную свободу: он мог гулять по парку и принимать посетителей.
Дидро не замедлил воспользоваться разрешением и отправился гулять по парку. Как он наслаждался прогулкой! Но кто эта дама с ребенком в конце аллеи? Это мадам Дидро и сын! А мужчина, что деликатно держится поодаль? Ба, это же Даламбер!
Жена бросается Дидро на шею, мальчик тянется к отцу, друг его обнимает. Он так боялся, что после месяца одиночки Дени выглядит еще хуже.
Как может Дидро не поблагодарить мосье де Шатле, наблюдающего трогательную сцену издали?
В свою очередь, не замедлили явиться с визитом и издатели. Им ли было не радоваться? Двести пятьдесят тысяч ливров воплотились для них в Дидро, который больше не сидел в одиночке, но прогуливался по парку. Конечно, он еще не освобожден, но, находясь в замке, сможет продолжать работу над «Энциклопедией». Так же думал и он сам. Только потом выяснится, что редактировать статьи вдали от авторов и не выходя за пределы Венсеннского малого парка трудно, почти невозможно.
А сейчас он тоже радуется. Но тут же спрашивает:
— А Руссо? Увижу ли я и его тоже?
И это его желание исполняется. Руссо в «Исповеди» описал их первое свидание в Венсеннском парке. Как не понять бурной радости, охватившей обоих при встрече? Как не простить Руссо столь понятных и совершенно искренних преувеличений, к тому же так ему свойственных?
«После трех или четырех веков ожидания я бросился в объятия моего друга. О невыразимо счастливое мгновение! Он был не один. С ним были Даламбер и казначей святой капеллы…»
Но Руссо не видел никого, кроме Дидро. С криком радости бросился он к своему другу, обнял его и, задыхаясь от волнения и от восторга, слезами и рыданиями выразил то, что чувствовал.
После этого он бывал в замке два или три раза в неделю. Чаще всего один, и почти всегда пешком. От Парижа до Венсенна
И в замке Дидро продолжал готовить чужие уроки или по меньшей мере помогал их готовить. Помог он и Жан Жаку.
Чтобы не идти слишком быстро и не очень уставать, Руссо обычно брал с собой что-нибудь почитать по дороге в Венсенн. На этот раз он взял свежий номер «Меркюр де Франс», превосходно уместившийся в его кармане.
Сделав привал, он открыл газету, машинально перелистал ее. Взгляд его остановила объявленная Дижонской академией тема конкурса на приз морали.
«Влияние наук и искусств на нравы» — вот какая тема была предложена Клодом Гело на сессии 1 августа.
Голова у Руссо закружилась, сердце стало биться сильней, и он упал в забытьи у подножия дерева, где присел отдохнуть. Обморок его продолжался с полчаса. Очнулся он весь в слезах. Мир как будто осветился для него новым светом. Ему словно открылась тайна всех бедствий, принесенных человечеству цивилизацией. Он тут же набросал свой ответ на вопрос академии.
В таком состоянии Жан Жак пришел в Венсенн. Дидро сразу заметил, как Руссо возбужден, и спросил его, чем это вызвано. Руссо прочел ему то, что написал. Дидро горячо поддержал его намерение предоставить свои соображения на конкурс Дижонской академии.
Так рассказывает в «Исповеди» историю возникновения главной своей идеи сам Руссо.
Версия Дидро, засвидетельствованная Мармонтелем и Морелле, иная. В ней его роль куда больше.
Прогуливаясь с ним в Венсеннском парке, Руссо рассказал своему другу о вопросе, предложенном Дижонской академией, и о принятом им решении участвовать в конкурсе. Очевидно, это было в тот день, когда Руссо прочел объявление в «Меркюр де Франс».
— И чью же сторону вы примете? — спросил Дени.
— Сторону тех, кто отвечает на этот вопрос утвердительно.
— Но это дорога для ослов. Пусть по ней идут посредственности. Ответив так, вы только повторите общее место. Если же вы займете противоположную позицию, это выведет нашу философию на новую, богатую, плодотворную ниву.
— Вы правы, — согласился Руссо, — я посчитаюсь с вашим мнением.
И все-таки это не было еще свободой. Пусть Дидро и гулял, и работал, и виделся с друзьями, и готовил чужие уроки… Пусть его навещала и мадам Пюизье…
Однажды ночью тюремщики хватились своего узника. Дидро не было ни в его комнате, ни в парке. Они обшарили все аллеи, все закоулки. Как он мог исчезнуть? Большой парк, Венсеннский лес, где парижане гуляют и сейчас, не был огорожен. Но маленький парк, где ему дозволялось гулять, был опоясан высокой стеной.
Ночь прошла в тревоге. Только утром Дидро вернулся сам и покаялся мосье де Шатле в совершенном им проступке. Он перелез через ограду и пешком сходил в соседнюю деревню Шампиньи. Что побудило его так поступить? Ревность. Оказывается, он и прежде подозревал свою любовницу в слабости к одному судейскому крючку. Такой соперник был ему особенно неприятен.