Die Kante und das Kind
Шрифт:
Дитфрид смотрел на спинку водительского сиденья и не понимал, почему его остановил вопль. Он же знал, что там женщины и дети. Он знал, что, если потребуется, он сам задушит ребёнка, в знак преданности делу…
Прийти в себя, Дитфриду удалось только тогда, когда машина завернула во дворы на Unterirdischstrasse.
6
Бруно и Дитфрид сидели в комнате с балконом. За дверью, слева, остальная команда играла в шахматы и слушала новости по радио.
«Здесь работало радио…».
Дитфрид уже смирился с тем, что сюрреализм не покинет его, пока он здесь…
Пока Бруно возился в шкафу в поисках крепкого алкоголя, Тджарк во всеуслышание вещал о том, как заклеивал рты женщинам и детям, после не совсем удачной попытки отключить их тряпкой с хлороформом. Дитфрида это слегка покоробило. Он уж было думал, что станет здесь главным фанатиком…
– Эх, ребятня. – сказал Бруно, вынимая из шкафа бутылку водки, – Ваша кровь такая горячая, что и ослепнуть можно.
Дитфрид устало улыбнулся. Его похвалили, но сил радоваться этому, у него практически не было.
Бруно поставил на стол бутылку и две рюмки. Стол стоял посреди маленькой комнаты, а по обе стороны от него, располагались два кресла. Бруно сел с видом довольного выполненной работы, в то время как Дитфрид находился между ощущением уюта и непонятной тревоги.
«Ну, по крайней мере, водка должна как-то ослабить тревогу… а через шесть часов можно будет привести себя в форму кружкой крепкого заварного кофе без добавок…».
– Почему не выстрелил в голову? – спросил Бруно, открывая бутылку.
Дитфрида словно разбудили.
– Не хотел рисковать, а у него был пистолет. – ответил он на одном дыхании.
– Угууу… Они не до конца идиоты. Если обороняются, то основательно. Им не чужд тот факт, что они могут убить кого-то.
Дитфрид кисло усмехнулся.
Водка уже была разлита по рюмкам. Откладывая бутылку на край стола, Бруно сказал:
– Далеко пойдёшь. С таким рвением тебя только на вылазки и отпускай… Ты только не увлекайся и, самое главное, не светись.
Лидер и новобранец подняли рюмки, чокнулись и выпили. Дитфрид впервые в жизни попробовал водку и, к прежней тревоге, прибавилось разочарование. В фильмах и прямо перед ним, люди морщатся, когда опрокинут стопку… Для него же, водка оказалась просто горьковатой водой.
– Можно вопрос? – поинтересовался Дитфрид, отставляя рюмку.
Бруно кивнул, запивая водку апельсиновым соком, пакет которого, он только что достал из-под стола.
– Зачем вы использовали хлороформ?
После сока, глаза Бруно прояснились… или после вопроса… Дитфрид так и не понял.
– Для отключки баб и мелких. А что?
Дитфрид слегка поджал губы и на секунду отвёл взгляд.
– Он ведь, действует не так быстро, как это в фильмах показывают. – с тенью упрёка, сказал Дитфрид, переводя взгляд на лидера.
– Пока что, – пожёвывая язык, начал Бруно, – это единственное оружие такого типа, которое мы можем себе позволить. Точнее, Уэнделл может позволить. Он его в подвале соседнего дома готовит… а на счёт эффективности… эти овцы отключились достаточно быстро. Хотя, раньше с этим и вправду были проблемы…
– Ну вот!.. Следует использовать более действенные соединения. – сказал Дитфрид, слегка улыбнувшись.
– Это говори Уэнделлу. Он у нас за химию. – ответил Бруно и наполнил рюмки.
Они снова чокнулись и выпили.
– Можно ещё один вопрос?
– Валяй.
Дитфрид лёг спиной на кресло и обнаружил, что хочет курить. Очень сильно хочет курить, хотя прежде, даже не пробовал.
– …в чём смысл вашего наименования? – спросил он, потирая костяшки.
Бруно шумно выдохнул, улыбаясь так, словно этот вопрос он и хотел услышать.
– Девять кругов, – начал он, – это круги ада Данте. Кали Юга же, это последняя из четырёх эпох в индуистском временном цикле. – он остановился, протирая глаза, – Кали Юга характеризуется падением нравственности, если мы говорим об исконном значении. В контексте же нашего имени, падение нравственности тесно переплетается с адом Данте. Всеми девятью кругами. Можно сколько угодно искать здесь вездесущий библейский сюжет, даже в Кали Юге, но суть в следующем…
Бруно подался вперёд. Теперь, они с Дитфридом были как два оловянных солдатика, замерших друг напротив друга.
– Розеделц, – с горечью начал Бруно, – стал настоящим адом. Здесь перемешалось всё. С виду это обычный немецкий городок, вполне себе прогрессивный, не средневековая деревня… Только, фабрики и заводы здесь, прямиком из послевоенной ФРГ и, даже, времён правления Гитлера. С заброшками та же история. Все заброшенные здания здесь стали таковыми в период с семидесятых до середины девяностых. Убийства, наркоши, алкоголики, сношающиеся малолетки… заброшки стали их домом… Но ведь они есть везде, верно?.. И мёртвые здания, и почти мёртвые идиоты… Но здесь, они другие. Я не знаю… людям здесь абсолютно насрать друг на друга. Буквально!.. – он всплеснул руками, чудом не задев бутылку с пакетом, – Этого нельзя увидеть на главных улицах, там царит «Берлин» в своём лучшем виде… Но вот когда ты оказываешься от центра, километрах в десяти… индустриальная архитектура. Как во Франкфурте, девяносто лет назад, только без фабрик…
Дитфрид слушал. Слушал с интересом, позабыв об акценте лидера.
– …Ад в Розеделце был ещё с Бисмарка. Обострение же началось перед падением стены. Где-то, в восемьдесят седьмом. Я не знаю, как это объяснить, но город будто озверел. Стал новым организмом и… перестал быть городом для всех.
– В смысле? – с искренним интересом спросил Дитфрид.
– Я периодически покидал город, навещая родителей. Они живут в Риме. И когда я выезжал за пределы города, во мне… как будто бы появлялись силы. Я становился свежее и бодрее… и то же самое со мной случалось, когда я возвращался обратно. Чрезмерное пребывание за пределами и внутри, плохо на мне сказывалось, первое время… Потом я привыкал, спасибо водке… – он откашлялся, – Так вот, на счёт «города не для всех». – он тяжело вздохнул. – Ни один человек не знает о существование Розеделца, за пределами этого самого Розеделца.