Дикарь
Шрифт:
— Зак... не надо торопиться. Рейд окончен, и с Парайлой все будет хорошо. Если ты подождешь, то я...
— Просто, бл*дь, сделай это, — слова вырываются из моего рта, кулаки сжимаются от ярости. — Это наименьшее, что ты можешь сделать для меня.
Лицо Мойры бледнеет, и слезы наполняют глаза. Будто стрела пронзает мое сердце, так ужасно я себя чувствую из-за всех обидных слов, что говорю ей.
Но я не могу вернуть их обратно, потому что противная горечь и досада не дают вырваться словам нежности и заверениям, что все будет хорошо.
Как я мог быть настолько
Но важнее то, как я мог позволить этому миру увлечь меня... ради своего удовольствия и легкомыслия? Отвернуться от своего народа, потому что влюбился в какую-то киску.
Мое сердце сжимается, когда я думаю о Мойре, глубоко в душе зная, что эти мысли несправедливы по отношению к ней. Но вина и стыд давят на меня так сильно, что я могу бросить свою любовь и желание к ней. Больше нет нас... теперь, когда я наполнен яростью, мучительной болью, которую лишь можно утолить жаждой мести.
— Зак, — тихо обращается ко мне Мойра. — Ты можешь подождать хотя бы минуту... давай поговорим об этом?
Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.
— Не о чем говорить. Я возвращаюсь, и если ты мне не поможешь, я попрошу Рэнделла. Он поможет.
Мойра понимающе кивает и разворачивается, направляясь к двери спальни.
— Конечно, я сделаю все возможное. Я поеду с тобой.
— Нет, — ледяным голосом отвечаю я. — Я не хочу, чтобы ты ехала.
В этом нет смысла.
Она ничего не сможет сделать, и ее жизнь будет в опасности, потому что я более чем уверен, готов рвать волосы на себе от отчаяния, что племя уже готовит план возмездия.
Лицо Мойры становится грустным, и плечи опускаются. Смирение появляется на ее лице, и она смахивает слезы.
— Хорошо, — тихо отвечает она. — Я помогу тебе. Ты должен позвонить Рэнделлу и попрощаться с ним.
Да, это хорошая идея.
Я не могу поверить, что всего лишь час назад, я сидел в его офисе и строил грандиозные планы на будущее. Сейчас я звоню ему, сказать, что все планы отменяются, и я буду жить своей жизнью.
Я немного теряю контроль, потому что погрузился в происходящее. По факту, путешествие до Карайки займет три дня, поэтому я решаю прекратить накручивать себя. Мойра сделает так, чтобы я сел на ближайший самолет до Джорджтауна, Гайана, а затем оттуда двумя чартерными самолетами доберусь до реки Амазонки в Бразилии. Там подумаю, как раздобыть каноэ, чтобы добраться до деревни, но я не волнуюсь об этом. Я украду его, если придется.
В целом, она сможет сократить мое путешествие на день, если переправит меня через Гайану, за что я буду ей очень благодарен. В любом случае, я даже не могу подобрать слов, чтобы поблагодарить ее за все усилия, потому что я боюсь заговорить с ней. Я боюсь всего, что она может мне сказать, чтобы изменить мое решение. И пока боль от произошедшего с моим племенем рвет мне душу на части, сверху каменными пластами добавляется боль от того, что
Я вынужден оставить новые надежды и мечты, которые бурлили от волнения этим утром.
Все ушло... превратилось в пепел из-за ужасных обстоятельств.
Мойра настояла на том, чтобы подвезти меня в аэропорт. В машине между нами висит тяжелая недосказанность, мерзкая тишина заполняет салон. Она так сильно сжимает руль, что костяшки на ее пальцах белеют, прикусывает нижнюю губу, скорее всего, чтобы не сказать ничего лишнего. Я так отчаянно хочу протянуть руку и коснуться ее, запутаться в ее волосах, провести пальцами по лицу... и сказать, что все будет хорошо.
Но этого не будет.
Ни для одного из нас.
Поворот на аэропорт маячит впереди, Мойра включает поворотник, чтобы свернуть. Мою грудь сжимает от тревоги и неправильности всего этого, но я отодвигаю это подальше. Я должен быть сильным... ради своего народа. Ради Парайлы.
И я надеюсь, что и Мойра будет сильной, чтобы пережить все это.
Она подъезжает к нужному терминалу, лавирует сквозь трафик, пока не находит место, чтобы припарковаться.
Мы оба выходим из машины, и я жду, пока Мойра обойдет ее, затем она протягивает мне билеты, которые распечатала дома, и конверт.
— Здесь немного наличных, — говорит она.
— Это не поможет мне, — отвечаю я, пытаясь вернуть конверт ей. — Я обменяю что-нибудь, чтобы раздобыть каноэ.
Она качает головой, ее глаза затуманены от слез.
— Это не для каноэ. Когда ты приземлишься возле реки, найди кого-нибудь, чтобы купить несколько винтовок. Потрать некоторое время, чтобы научиться пользоваться ими, прежде чем идти дальше.
Я моргаю от удивления.
— Винтовки?
— Ты ведь собираешься на Матика? — прямо спрашивает она.
— Ты ведь знаешь.
— Поэтому я хочу, чтобы у вас было преимущество. Используйте современные технологии.
Мой пульс учащается.
— Ты хочешь, чтобы я купил винтовки?
Слезы наполняют глаза Мойры, и она кивает.
— Я хочу, чтобы ты был в безопасности, Зак. Я не хочу, чтобы тебя убили. Винтовки помогут.
Я сжимаю конверт, и мои руки скользят по ее рукам, притягивая к себе. В последний раз я наклоняюсь, вдыхаю сладкий аромат ее волос, и чувствую ее дыхание. Прижимаюсь щекой к ее макушке, наслаждаюсь ее прикосновениями... ее любовью... ее печалью.
Я заберу эту горечь с собой в могилу, неважно произойдет ли это во время похода на Матику или годы спустя, когда я, возможно, буду умирать, и мое разбитое сердце будет взывать к моей совести.
— Ты не вернешься? — тихо бормочет она.
— Нет — отвечаю я. — Не вернусь.
Мойра поднимается на носочки и мягко касается моих губ.
— Тогда езжай с моей любовью и знай, что я никогда не буду сожалеть о моментах, проведенных с тобой. Ты всегда будешь в моем сердце, Зак.
Агония пронзает меня, когда я отхожу от Мойры. Она смотрит на меня своими неземными зелеными глазами, зелеными как Амазонка, и слезы стекают по ее щекам. Живот и сердце скручивает от нестерпимой боли .