Дикари
Шрифт:
Лезвия были прислонены к стене. Слуги перенесут их к выходу на арену, там их и прикрепят к колеснице. Переднюю пару лошадей, не связанную дышлом, как другая, впрягли в последний момент.
Металла на секунду повернулась к нему, чтобы ответить, но не смогла ничего произнести. Слова, которые она должна была теперь сказать Оццию, не были бы ему понятны.
Она любила Оцция за то, что он вот уже несколько лет тщательно ухаживал за ее упряжками, и подумала, что Оцций приносит ей удачу, так как все всегда было в порядке – лошади, упряжь и колесницы – и благодаря ему она безупречно
Она пошла дальше по коридору, провожаемая недоумевающим взглядом своего раба, стоявшего рядом с колесницей, роскошно отделанной серебряными украшениями. Серторий, вышедший из покоев возницы, тоже смотрел ей вслед.
* * *
Металла дошла до подземного перекрестка, в центре которого был устроен большой подъемник, соединявший подземелье и арену, здесь же находились клетки и контора управляющего Мезия. За одними решетками виднелись хищники, за другими – христиане. В этом месте, которое было сердцем машины для убийств, уже собрались все артисты кровавого театра. Здесь находились служащие бестиария в леопардовых шкурах, умевшие быстро ставить передвижные решетки, пинками перегоняя зверей в клетку подъемника. Томились слуги, смотревшие за ареной, в коричневых плащах, со своими метлами и ведрами. За всем и всеми следили вездесущие представители администрации амфитеатра. Рядом слуги сполетария готовили свои носилки.
Мезий, стоявший у входа в свою конторку, нахмурился при виде возницы. Все обратили на нее внимание.
Она увидела, что дворецкий из императорской ложи, тот самый, которого она оскорбила и ударила в день, когда Суллу отдали на растерзание тиграм, тоже был здесь. Но он пришел не один. Он стоял в конце коридора, ведшего к лестницам, в окружении людей из преторианской гвардии, огромных германцев, облаченных в красные одежды и каски с плюмажем, с мечами в руках. Дворецкий явно не хотел повторения того, что уже однажды с ним приключилось.
Он, как и все, удивленно следил за Металлой, направившейся к решеткам, за которыми находились христиане. Серторий, спешивший за Металлой по коридору, вошел в этот самый момент и остановился около управляющего бестиарием.
Металла обеими руками схватилась за решетку. Она была самой большой знаменитостью цирка, а христиане приравнивались к чумным. Но Металла увидела Алию среди них, и она улыбнулась ей.
Потом она обернулась.
– Мезий! – спокойно произнесла она. – Прикажи открыть эту решетку, чтобы я смогла пойти вместе с ними.
Сверху волнами накатывал шум арены. Металла, которая победила несколько тысяч гладиаторов, которую не задело ни одно копье и не поранило ни одно лезвие, богатства которой исчислялись миллионами, хотела войти в клетку с христианами, этим отребьем империи, этими фанатиками, отказывавшимися поклоняться богам Рима и отрицавшими божественное происхождение Цезаря...
Все, пораженные происходящим, молчали. Мезий выступил вперед.
– Ты, конечно, слишком разнервничалась в ожидании этого поединка, который скоро начнется, – сказал он, – и это давит на тебя уже несколько месяцев. Напряжение помутило твой рассудок...
Он подошел
– Пойдем со мной, – продолжал он. – Я провожу тебя в твои покои, а дворецкий Хелвидий, присутствующий здесь, попросит представителей администрации, чтобы тебе, если захочешь, позволили выйти на сражение с карфагенянкой на полчаса или даже час позже, чтобы ты смогла прийти в себя. Не так ли, Хелвидий? – добавил он, поворачиваясь к дворецкому.
Металла тоже посмотрела на императорского служащего.
– Так твое имя Хелвидий? – спросила она. – Не сердись на меня за то, как я тогда с тобой поступила, я тебя не знала... Я виновата, что ударила тебя, а ведь ты был ни при чем и не мог знать, хорошо или плохо то, что ты тогда требовал. Но мои чувства и мысли, начиная с того рокового дня, когда Сулла был брошен на растерзание тиграм, переменились, так как я стала христианкой, как те, кто за этой решеткой. И после того как я узнала, что Христос, распятый палачами на кресте, просил у Господа Бога простить их, говоря, что они невинны, так как не знали, что творили, меня мучила совесть за то, что я оскорбила тебя. Поэтому иди с миром и дай мне присоединиться к тем, кто отныне мои братья и сестры...
Тот, кого звали Хелвидием и кто, как важное государственное лицо, носил тогу, хотел было посмеяться над этой бессмыслицей, но, так как все остальные слушали ее, ничего не говоря, он растерялся, взволнованный непонятным величием произнесенных возницей слов.
Рабы в испачканных за день работы на арене туниках, служащие бестиария, пропитанные сильным запахом хищников, Мезий – все вдруг ощутили, как пошатнулся мир, к которому они привыкли и частью которого являлись, потому что такие фразы в устах знаменитой на всю империю убийцы обретали доселе неслыханную разрушительную силу.
Серторий с застывшим лицом молился про себя. На перекрестке жизни и смерти, в нескольких метрах от ложи императора Цезаря, он услышал слова Бога, сказанные возницей, лицо которой напоминало маску со шрамом. Это был всего лишь миг.
– Металла, – сказал он размеренным тоном, – мы не знаем, что и думать о твоих странных словах... Ты оскорбляешь богов, повторяя глупости того Христоса, которые ведут тебя к бесславной смерти. Ты сама сказала мне в тот самый день, что народ на трибунах не допустит отмены твоего сражения. Зачем тебе погибать от хищников, когда ты можешь славно умереть на арене?
Возница отрицательно покачала головой.
– Ты ошибаешься, Хелвидий, – сказал она. – Это они, мои браться и сестры, обретут славу. Их имена переживут века, тогда как имена гладиаторов канут в неизвестность, а воспоминания об их сражениях будут вызывать отвращение... – Она снова взглянула на Алию, потом обратилась к дворецкому Хелвидию: – Воспользуйся своей властью и прикажи поднять эту решетку, чтобы я смогла соединиться с ними...
– Я этого ни за что не сделаю, – твердо сказал он. – Я не изменю ход событий, которому здесь все подчинено... – И он добавил: – А мы умолчим о твоих словах, и ты должна теперь забыть их. Иди к своей колеснице и лошадям!