Дикари
Шрифт:
– С кем имею честь? – спросил нотариус.
– Ты принимаешь в своей конторе Гонория, адвоката наследника Менезия.
– Я слышал, как ты сказал это, войдя сюда! – заинтересованно подхватил тот. – Так ты знал галла Суллу?
– Конечно! Он был очень уважаемый человек, и я все свои деньги употребил на то, чтобы составить просьбу о пересмотре его дела, эта просьба передана мною вчера в сенат! Я докажу, что он был не виновен, даже если и разорюсь! У меня был лес в Лигурии, который давал много угля. Я продал его на прошлой неделе и нанял шесть судебных следователей. Они проведут новое расследование
– Так, по-твоему, Сулла не был виноват, это правда?
Пожимая плечами, Гонорий иронически улыбнулся:
– Можешь ли ты представить себе, как Кастор отравляет Полукса и по подложному завещанию овладевает его богатством? Так вот, именно в это пытаются заставить нас поверить те, кто обвиняет этого офицера, служившего Риму двадцать лет на всех полях сражений... И ни один человек в этом городе не поднялся на защиту памяти двоих добродетельных людей, патриция и галла, преступление которых заключалось лишь в том, что они были верными друзьями и честно служили Риму! Ну ладно! – сказал Гонорий, меняя тон. – Не могу говорить об этом спокойно... Видишь ли, Присцилл, все это очень волнует меня. Я не могу видеть, как этот город мало-помалу попадает в зависимость от самых бесчестных политиков... Ну все! Оставим это... Итак, я тебе должен двести сестерциев за этот акт, – подытожил он, протягивая папирус, который делал Актиноя свободным человеком. – Я принесу тебе всю сумму после полудня.
Нотариус положил свою руку на руку молодого адвоката.
– Не беспокойся об этом, Гонорий. Не надо об этом думать... Мы очень счастливы оказать услугу юристу, не предавшему своего клиента, попавшего в беду... – Он повернулся к клерку: – Лидий! Найди четырех свидетелей и проследи, чтобы этот акт зарегистрировали как можно быстрее! А ты, Гонорий, заходи к нам, когда будешь проходить мимо. Отрадно быть знакомым с таким человеком, как ты. Мы желаем тебе в сенате успеха, достойного тебя!
– Спасибо, Присцилл! Ты – настоящий друг... Vale!
Он вышел из конторы непринужденной походкой. Актиной ждал его, сидя на придорожной тумбе.
– Через час, – сказал ему молодой человек, – тебе здесь выдадут акт об освобождении...
– Спасибо, хозяин, – сказал привратник со слезами на глазах.
Гонорий вынул из своего кармана пятьдесят сестерциев и вложил их в руку вольноотпущенника.
– Возьми это, Актиной, и молись за меня богам. Возвращайся потом в банк, где служащий Симплиций представит тебя своему хозяину Диксио. Он скуп, поэтому проси у него самую маленькую плату. А если я вернусь в Рим и дела мои будут идти хорошо, я разыщу тебя, чтобы взять в свой дом...
Актиной поцеловал руку своему благодетелю, который ушел от него с пустым животом и кошельком. Запах жареных пирожков, доносившийся из харчевен, расположенных вдоль настила для пешеходов, заставлял сжиматься его сердце и желудок.
Он завернул за угол и заметил вывеску меблированных номеров Омитиллы. Ноги сами, по старой привычке, привели его к этому гнусному заведению. Он подошел к входу в дом, где висело объявление о супе с турецким горохом без мяса за один асс и с мясом за три асса. Эти супы, выдаваемые в кредит, долгое время были его каждодневным блюдом, причем он брал суп чаще за один, чем за три асса.
Крутая
Услышав запах супа с горохом, Гонорий не удержался. Он вошел и сел на деревянную скамейку перед хорошо знакомым керамическим прилавком.
– С мясом! – приказал молодой человек, указывая на глиняную чашку, которую раб, занимающийся приготовлением супов и нечистый на руку, уже собирался наполнить, зачерпнув суп в котелке.
Гонорий получил свою чашку и начал есть. Тут же с потолка раздался голос, который он хорошо знал и который принадлежал толстой содержательнице комнат.
– Смотри-ка! – бросила она. – Гонорий, сын Кэдо...
Послышался смех. Гонорий представил себе, как трясется живот у этой толстой женщины. Он ушел отсюда три месяца назад, бросив ей в лицо три или четыре серебряные монеты, которые представляли собой плату за чердачное помещение за несколько месяцев и за рагу, взятые в кредит.
– Мой друг Гонорий! – вновь тот же голос. – Какая честь для нас! Таких супов, видимо, не готовят на кухнях дворца Менезия, и ты не смог удержаться...
Тяжелые шаги содержательницы сопровождали ее шутки, заскрипели ступеньки лестницы, и вскоре показались толстенные ноги.
Она была весела, накрашена, как мим из театра, и Гонорий заметил на ее полной груди золотое ожерелье, которого раньше не было. Остановившись перед последним маршем лестницы, она осмотрела жалкое одеяние адвоката.
– Ты был так уверен в себе, Гонорий, – бросила она. – Ты поставил на неудачную упряжку...
Она окончательно спустилась, подошла и разместила свое тело на скамейке, напротив молодого адвоката, который ел из чашки суп.
– Когда я узнала, что галл появится на арене, – продолжила она, – то я сказала себе: Гонорий вернется в один из ближайших дней... – Новый раскат смеха сотряс ее грудь. – Тебе повезло! Твоя комната свободна! Тот, кто там жил, сбежал, не уплатив. Ты, по крайней мере, серьезный человек! Ты швырнул деньги мне в лицо, а он совсем ничего мне не бросил! – Она посмотрела на опустевшую чашку. – Ясно, – улыбнулась она, – что ты не обязан платить сразу же... Да и этот суп, я дарю его тебе, как подарок к приходу. Ты видишь, я не сержусь на тебя. Не хочешь ли отдохнуть? У тебя неважный вид. Я провожу тебя в твою комнату.
Она поднималась по лестнице перед ним, ягодицы ее колыхались прямо у него перед носом. Гонорий подумал, что она останется на своем этаже, но она, задыхаясь, продолжала идти, пока не дошла до четвертой площадки, где остановилась перед его бывшей дверью и отодвинула засов.
– Узнаешь свою мебель? – спросила она, как только дверь распахнулась.
Гонорий увидел табурет и жалкую кровать, товарищей его трудных дней. К его удивлению, Омитилла прошла за ним следом в комнату. Когда она закрыла за собой дверь, то оказалась рядом с ним из-за тесноты помещения. Широкие губы толстушки улыбались.