Дикари
Шрифт:
Однако Роману нравится, когда его жертвы молят о пощаде, и он верит, что если они до сих пор не проклинают его имя в аду и не заставляют мертвых бояться его, то он недостаточно хорошо справился со своей работой.
Зная, что парень не собирается говорить, Роман снова лезет в карман и вытаскивает вторую булавку. Я закатываю глаза. Если первая булавка не заставила его говорить, то и вторая не сработает. Этот чисто для развлечения.
Роман встает прямо между колен парня и наклоняется, чтобы встретиться с ним взглядом, прежде чем дотянуться до пряжки его ремня. Не произнося ни слова,
— Ты когда-нибудь играл в "Прищеми хвост ослу"? — Роман размышляет, когда глаза парня расширяются от ужаса. — Наша версия немного отличается. Впрочем, она не менее забавна.
— Ничего страшного, — шепчет Маркус ему на ухо. — Все равно не похоже, что ты сможешь использовать его после этого.
Охранник всхлипывает, его брови хмурятся от страха, когда Роман наклоняется и берет в руку вялый член парня. Я вздрагиваю, как никогда счастливый от того, что Роман вытянул короткую соломинку в этой игре. Я не могу сказать, что завидую ему прямо сейчас, хотя, зная Романа, он не обращает внимания на то, что у него в руке член другого мужчины, и уже получает удовольствие от страха, который он вызывает.
Что я могу сказать? Роман, возможно, самый осторожный и собранный из нас троих, но он так же болен, как и Маркус.
Кончик булавки прижимается к кончику его члена, и Роман ухмыляется, прежде чем медленно поднять взгляд, чтобы встретиться с глазами охранника. Он потеет, понимая, что это значит для него, хотя это и не имеет значения. Единственный способ покинуть этот склад — это в мешке для трупов.
Он качает головой, умоляя моего старшего брата избавить его от мучений, но Роман не из тех, кто улавливает тонкие намеки.
— Пожалуйста, — всхлипывает он, слезы наполняют его налитые кровью глаза. — Нет. Пожалуйста. Нет.
Роман выгибает бровь, и пока Маркус удерживает его, он засовывает острый кончик булавки в маленькое отверстие на головке его члена. Охранник кричит, его леденящий кровь голос эхом разносится по пустому складу.
— СТОЙТЕ! ОСТАНОВИТЕСЬ. Пожалуйста. Я сделаю все, что угодно.
Роман не останавливается. Он уже знает, чего мы хотим.
Рука Маркуса ложится ему на горло, а мои пальцы сжимают нож, лежащий на стойке позади меня, бейсбольная бита давно забыта. Маркус откидывает его голову назад, встречаясь с его испуганными глазами, когда Роман глубже втыкает булавку в его причиндалы.
— ГДЕ ОНА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ? — Маркус рычит.
Охранник плачет.
— Я… Я не знаю, — говорит он, по его лицу текут слезы. — Я слышал только слухи.
Роман толкает глубже.
— Скажи мне то, что я хочу знать, и я смогу сделать так, чтобы все это исчезло.
— Хижина, — торопливо произносит он, его дыхание затруднено и напряжено.
Роман опускает лицо, его челюсти сжаты от разочарования.
— Где? — он сплевывает.
— Я… Я… Я не знаю. Где-то в пустыне. Они мне ничего не говорят, —
Затем Роман просто так выдергивает булавку из члена, и парень напряженно выдыхает, но его облегчение недолговечно, когда я занимаю место Романа и перерезаю ему горло одним простым движением запястья. Роман роняет окровавленную булавку и протягивает руку, затем, как и обещал Маркус, Роман просовывает руку через отверстие в его ране и вырывает ему кадык, обрывая жалкую жизнь охранника.
— Ну, блядь, — выплевывает Маркус, отпуская голову парня и отступая назад только для того, чтобы вытереть кровь со своих рук о рубашку парня. — Она в пустыне? Как, черт возьми, мы должны найти ее там?
Роман качает головой, роняя кадык охранника к своим ногам и стряхивая остатки крови с руки, как будто это вызывает у него отвращение.
— Никаких гребаных идей, — бормочет он, стиснув зубы, зная, что, хотя мы и получили ответы, которые искали, это лишь отбросило нас на десять шагов назад. — Я даже не знал, что у отца есть хижина, но я не удивлен. Это как раз то дерьмо, которое он мог бы сделать, чтобы поиметь нас.
Бросив нож обратно на стойку, я разочарованно вздохнул.
— Если бы только у нее все еще был этот гребаный маячок…
— Да, — усмехается Маркус, обходя связанное тело и хватая меня за ворот рубашки. — Кто в этом виноват? Если бы вы, два ублюдка, не подняли свои гребаные руки на мою девушку, мы бы не оказались в этой ситуации.
Чувство вины переполняет меня. Он прав. Мы с Романом решили не доверять ей, когда Маркус лежал в постели, истекая кровью от огнестрельного ранения, и посмотрите, к чему это, блядь, нас привело. Теперь я знаю, что лучше не подвергать сомнению слова Шейн, но это был урок, который мы все усвоили наихудшим из возможных способов. Она говорит мне, что пережила это, но даже сейчас, когда я застаю ее врасплох и сдвигаюсь хоть на дюйм, то, как она вздрагивает, убивает меня.
Но после того, что я сделал, что сделал Роман, я бы отдал все, что у меня есть, только чтобы убедиться, что она в безопасности. Черт возьми, я бы сделал это в любом случае, но теперь я обязан служить ей всю жизнь. Я бы упал на колени и вынул для нее сердце прямо из своей груди, если бы она попросила об этом, даже если бы она намеревалась раздавить его.
— Прекрати это, — требует Роман, не в настроении вести тот же разговор, который мы вели миллион раз за последние несколько недель, каждый раз заканчивающийся одинаково — Маркус хочет убить меня, и, блядь, я почти позволил ему это. Если бы не то, как сильно я хочу увидеть, как Шейн возвысится, то я уверен, что уже позволил бы ему сделать самое худшее.
Роман встает между мной и Маркусом и отталкивает его назад.
— Мы оба виноваты в том, что случилось с Шейн, но не делай вид, что ты не знал об этом гребаном маячке. Ты знаешь каждый шрам на ее теле, ты знал, что он исчез, как только увидел ее. Мы должны были установить ей новый, прежде чем идти на ту вечеринку в гробнице. Мы все ее подвели. А теперь прекрати, блядь, хандрить по этому поводу и помоги мне найти способ найти эту чертову хижину, или, клянусь Богом, Марк, я оставлю тебя на земле прямо рядом с этим ублюдком.