Дикари
Шрифт:
— То, что ты сделала для нее, — начинает она. — Я чертовски уверена, что не стала бы рисковать своей жизнью ради этого. Ты выбралась из этой гребаной камеры. Ты могла сбежать, но ты решила остаться и помочь ей. Ты сильнее, чем я думала. Ты удивила меня, и удивила снова, когда отказалась отпустить того ребенка. Ты бы пожертвовала собственной жизнью, если бы это значило спасти его.
Я прищуриваюсь, глядя на нее, мне не нравится внезапная перемена в ее тоне. Невозможно понять, честны ли слова, срывающиеся с ее губ, или нет, но в любом случае, она пытается разжалобить меня, пытается завоевать мое расположение в надежде, что, может быть, я
— Любая женщина, которая сбежала бы вместо того, чтобы помочь другой, как это сделала я, в моих глазах вообще не женщина, — говорю я ей, не в силах удержаться, чтобы не бросить взгляд в сторону женщины, которую я не смогла спасти. — А теперь прекрати нести чушь. Я не хочу слышать твои глупые попытки манипулировать мной. Ты лгунья, и никакие подлизывания тебя не спасут. У тебя могла бы быть гребаная корона на голове и самый престижный титул, но после того, как ты подставила меня под удар Лукаса Миллера, я все равно не спасу тебя.
Она прислоняется спиной к твердой каменной стене, ее любопытный взгляд не дрогнул.
— Ты сильнее, чем другие девушки, которых они держали у себя. Возможно, именно поэтому ты зашла так далеко.
Я усмехаюсь.
— Я зашла так далеко, потому что умею быстро бегать.
В уголках ее губ появляется усмешка, и я отвожу взгляд, уверенная, что она находит развлечение в своей маленькой дерьмовой игре, смеясь надо мной, что только укрепляет тот факт, что я позволю ей гнить и голодать в этих камерах рядом с Фелисити. Хотя Роман не позволит этому случиться… ну, то есть по части Фелисити.
— Они собираются сделать тебя своей королевой, не так ли? — спрашивает она, снова привлекая мое внимание к себе.
Я хмурю брови, пока наблюдаю за ней.
— Что это вообще должно означать? Быть их королевой?
Она смотрит на меня все тем же взглядом "ты наивная маленькая соплячка, которая не заслуживает того, что у нее есть", прежде чем испустить тяжелый вздох.
— Это значит, что, как только они свергнут своего отца, они сделают так, что не только они будут поклоняться тебе, но и вся эта гребаная семья. Ты станешь центром всеобщего мира, а взамен у тебя будет самая большая мишень на спине.
Я усмехаюсь, нисколько не впечатленная.
— Я ношу мишень на спине с той секунды, как они привели меня в этот мир.
Ариана смеется.
— Ты думаешь, что мишень, которая у тебя сейчас, — это плохо, просто подожди. Джиа Моретти захочет твоей смерти. Как и все братья и племянники Джованни. И пока ты настолько глупа, что считаешь Романа, Леви и Маркуса непобедимыми, они не смогут спасти тебя от этого, и им некого будет винить, кроме себя.
Я с трудом сглатываю и отвожу взгляд, не желая, чтобы она видела, насколько сильно ее слова задели во мне глубокий страх. Каждый день с этими парнями — игра на выживание, черт возьми, посмотрите на меня сейчас. Я гнию в камере их отца в пустыне рядом с мертвой женщиной. Я не переживу жизни хуже, чем эта. Одно дело — найти в себе силы убить отца, но жить так каждый день — это уже чересчур.
— Ты что, кон… — я оборвала себя, услышав характерные звуки того, что кто-то вошел в дверь над нами. Тяжелые шаги предупреждают нас, что это мужчина, и я мгновенно смотрю на Ариану, обнаруживая, что она нервничает так же, как и я.
Она поднимает палец, предупреждая меня держать рот на замке, пока мы напряженно прислушиваемся к звукам наверху, поскольку есть только
— Где она? — требует голос.
Я напрягаюсь. В его тоне есть что-то знакомое, но я не могу определить, что именно. Судя по тому, как лицо Арианы приобретает призрачный оттенок белизны, она точно знает, кто это.
— Там, внизу, — отвечает один из наших тюремщиков.
Мои глаза остаются прикованными к Ариане, когда она смотрит на меня в ответ, в ее глазах читается ужас, когда она начинает качать головой.
— Это Джованни? — Спрашиваю я. И моя кровь холодеет с каждым шагом мужчины, ведущего его к двери в подвал.
— Нет, — бормочет она дрожащим от страха голосом, когда мы слышим, как его рука медленно поворачивает дверную ручке. Ее глаза расширяются, и, словно выходя из наполненного ужасом транса, она забирается подальше в камеру. — Притворись мертвой, — шепчет она.
— Что? — Я спрашиваю, уверенная, что неправильно ее расслышала. Какого хрена мне прикидываться мертвой, если сюда кто-то спускается? Как я вообще могу себя так защитить?
— Ради бога, просто… Хоть раз в своей жалкой жизни просто сделай то, о чем я прошу. Он здесь не ради тебя, — выплевывает она, когда дверь начинает открываться, и ее взгляд устремляется на верхнюю площадку лестницы. — Он хочет меня. Притворись. Мертвой.
Его тяжелый ботинок ударяется о верхнюю ступеньку, и страх сжимает мою грудь при виде того, как сильно она напугана этим человеком, и вопреки здравому смыслу я падаю всем телом на землю и молюсь тому, кто существует наверху, что из-за этого меня не убьют.
3
Я падаю на разлагающийся труп Фелисити, моя шея вывернута под неудобным углом, и я делаю все возможное, чтобы не вдохнуть ее запах. Ее волосы прижимаются к моей щеке, и сильный запах смерти бьет мне в нос. Слезы щиплют глаза, а сердце колотится от неизвестности.
Мне это совсем не нравится.
Звук тяжелых шагов по старой, шаткой лестнице наполняет камеры, каждый шаг отдается эхом в подвале с навязчивым грохотом. Я не могу справиться с необходимостью смотреть сквозь густые ресницы, не спуская глаз с Арианы. Если она действительно думала, что этот парень придет за ней, тогда какого черта она велела мне притвориться мертвой? Это ее способ защитить меня? Но это не может быть правдой. Всего несколько недель назад она сказала Лукасу Миллеру, где меня найти, и дала четкие инструкции, что я не должна выбраться оттуда живой, и Лукас был более чем готов подчиниться. Жаль, что он был полным идиотом. Если бы только она знала, как выбрать убийцу с мозгами, тогда, возможно, меня бы сейчас здесь не было.
Забавно, что у жизни есть свои жестокие способы превратить мою жизнь в полное дерьмо.
С лица Арианы исчезает всякий румянец, и она смотрит на спускающегося мужчину так, словно дьявол лично пригласил его. Лестница ведет вниз мимо моей камеры, так что все, что я вижу, — это его отвратительные дорогие туфли и черные костюмные брюки, которые становятся немного ближе с каждым шагом, который он делает. Хотя к тому времени, как он достигает половины пути, его руки болтаются вдоль тела, и я еще замечаю большие золотые кольца, украшающие его короткие, толстые пальцы.