Дикарка
Шрифт:
Такие истории рассказывают вечерами на глухих фермах у Катскилских гор, где я выросла. Автострады тянутся здесь от города к городу, и на фабриках можно заработать много больше, чем перекапывая каменистую землю, но не стоит думать, будто здесь все исхожено и обжито. Между фермами лежат леса, много миль леса вокруг полей, ночью под самые окна приходят кролики и олени, и даже волки с рысями забредают сюда из Канады в голодные времена. Тогда, говорят, и рождаются у одиноких женщин, живущих среди лесов, дети, похожие на Хельму Ласситер…
Роджер Ласситер убрал пальцы с клавиш фортепиано и посмотрел на всхлипывающую
— Хельма, дорогая, ради бога, извини! Я не знал — и не слышал, как ты вошла.
— Конечно, — Хельма вытерла слезы, и на ее заплаканном лице мелькнула на мгновение робкая улыбка. — Если бы я знала, что ты хочешь играть, я бы не вернулась домой так рано.
Она пошла через комнату; Роджер поймал ее за руки, притянул к себе.
— Тебе было хорошо с Нелл Коннор?
Она опустила глаза.
— Я не была у Нелл, Роджер. В лесу так чудесно. И сегодня полная луна…
Он нежно обнял ее за талию и прошептал:
— Ты — самое дикое дитя природы, какое я только знаю, — и с удивлением и опаской посмотрел в окно, на угрожающе темную полосу дубов, кленов, берез, подступающих к самому дому, потом снова взглянул на Хельму.
Она была очень красива: загорелая, светловолосая, изящная до хрупкости, но сильная, с шелковистой кожей и темно-серыми глазами, загоравшимися янтарным, странным, зеленым с золотыми искорками светом, когда она сердилась или была чем-то возбуждена; удивительно гибкая и пластичная — он даже думал, что жена когда-то танцевала в балете. Она никогда не рассказывала про свое детство, только однажды заметила, что в четырнадцать лет сбежала с фермы в Адирондакских горах. А когда они встретились, ей было двадцать три. Встретились чисто случайно в плавательном бассейне в Олбани; Роджер сопровождал туда парочку не в меру шаловливых племянников и был ошеломлен ее грацией, отточенной красотой движений — будто русалка из легенд явилась порезвиться в свой морской дом. А когда она, одевшись, вышла из гардероба — в дешевой юбке и блузке, с зачесанными назад волосами, ногами, зажатыми в неуклюжие, скособоченные чулки и туфли, он был ошеломлен снова. Это было как внезапная ржавчина на сверкающей золотой монете.
Но он не забыл скользящую в воде, смеющуюся нимфу из бассейна. И никогда не забывал. Очень скоро открылось, насколько ей лучше в лесу, вдали от городской суеты. В квартире Хельма чувствовала себя как в клетке. И после свадьбы они построили маленький дом здесь, на самом краю леса.
Дом строили своими руками, проводя ночи в палатке среди леса. Хельма, казалось, расцветала день ото дня живой, танцующей красотой. А в первую ночь в новом доме она прошептала ему на ухо: «Мне кажется, палатка мне нравилась больше!»
Даже зимой она предпочитала спать при открытых дверях.
Он улыбнулся и тихо сказал то, что говорил уже не один, раз:
— Я думаю, ты не женщина, а настоящая лесная кошка, Хельма.
— Конечно, — она ответила, как всегда. — А разве ты не знал?
— Знаешь, соседи поговаривают, будто я завел зверя, который начинает выть всякий раз, когда я сажусь за фортепиано. Комплиментом моей игре, по-моему, это довольно трудно назвать.
Она покраснела. Даже после четырех лет замужества она очень стеснялась своей странности.
— Но я ничего не могу поделать… Прости, пожалуйста, но для моих ушей…
Он ласково потрепал ее по плечу.
— Неважно, в конце концов, мне попросту следует садиться за игру, когда тебя нет поблизости. Но если серьезно, Хельма, может, тебе не стоит заходить так далеко в лес? Боб Коннор говорил мне, что слышал волков недавно, а на днях он подстрелил рысь. Возможно, днем лес безопасен, но ночью, по-моему, тебе лучше оставаться дома, Хельма.
Роджер родился и вырос в городе, и проснуться однажды среди ночи, обнаружив в постели только себя, — для него это было не самым приятным переживанием. В первый раз он метался в панике по дому и, никого не найдя, выскочил, дрожа, с фонариком в руке навстречу темной громаде леса; исцарапался, сорвал голос и уже готов был заплакать от бессилия и отчаяния, когда вдруг обнаружил Хельму, спящую, свернувшись клубочком в пышной купе летней травы; от ее ног, вспугнутый светом, метнулся кролик.
После нескольких месяцев он, наконец, принял, как должное, — Хельма просто физически неспособна не убегать в лес, будь то ночь или день. Временами Роджер раздумывал, правильно ли было увозить ее так далеко от городов и автострад; она, быть может, не была бы так счастлива, зато дикости в ней явно поубавилось бы.
Он зашептал:
— Возможно, если бы ребенок…
Ее тело напряглось, она отстранилась резким движением.
— Роджер, ты ведь знаешь, я не могу.
— Дорогая, мы не часто говорили об этом, потому что ты всегда очень огорчалась. Но ведь когда-нибудь мы должны, правда? Откуда ты знаешь, что у тебя не может быть детей? Мы можем поехать в город в эту субботу, там есть очень хороший доктор Клермонс. Ты могла бы…
Хельма напряженно выпрямилась, вздернув подбородок, ее короткие светлые волосы, казалось, по-кошачьи взъерошились, глаза полыхнули зеленью. Маленькие гибкие пальцы закостенели, выпустив невидимые когти.
— Не хочу! — голос сорвался в шипение. — По мне будут лазить руками и смотреть…
— Хельма! — крик Роджера оборвал истерику.
— Ты вряд ли захочешь иметь ребенка, который у меня может быть, и я…
Она уткнулась в диванные подушки и закрыла лицо ладонями. Всхлипнула раз, другой.
— Ты… ты был бы счастлив, если бы родился ребенок?
Беспомощные слова дрожали и запинались. Роджер удрученно вздохнул и сел рядом, положил светловолосую голову к себе на плечо.
— Ну не хочешь — не надо, солнышко мое, может, ты права.
Ее глаза сверкнули в сумерках.
— Ты думаешь, я дикарка, думаешь, я сумасшедшая. Ты хочешь, чтобы я была, как жены твоих друзей, как Нелл Коннор, чтобы я спала ночами в твоей постели и не заглядывала дальше курятника!
Она оттолкнула его, вскочила, подбежала к двери, хрипло бормоча что-то злое и угрожающее. Он виновато опустил глаза.
— Ладно, черт с ним, Хельма, но попытайся хотя бы вести себя как нормальное человеческое существо. Временами ты просто дикий звереныш!
— Да! — хрипло выкрикнула она и выбежала из комнаты.
Привстав, Роджер увидел через окно, как она пронеслась через крыльцо и клумбу, наклонилась, одним стремительным движением расстегнула сандалии, рывком сбросила с ног и, босая, побежала к задним воротам, в одно мгновение перемахнула их и — бледное золото ее волос и кремово-зеленый шелк халата, блеснув, растаяли тенью в шелестящей глубине леса. Роджер сглотнул комок в горле.