Дикая Африка
Шрифт:
Мне пришлось расстаться с одной из моих собак – Мзорокото. Он получил это имя в честь воинственного индуны, в чью деревню я был послан когда-то с карательной экспедицией, а на обратном пути прихватил с собой местного щенка, в качестве живой памяти о трудном деле. Я думал, что собака, рожденная в тех краях, заведомо иммунизирована к укусам цеце, но, к сожалению, ошибся. Проклятые мухи жалили Мзорокото уже не раз, и болезнь стала быстро развиваться. Бедный пес выглядел все хуже, он двигался с трудом, начал задыхаться. Единственное, что я мог сделать – это сократить срок его мучений. Гибель Мзорокото лишний раз доказала мне, что ни одно домашнее животное не имеет защиты от сонной болезни.
Мы находились уже недалеко от Мумбы, когда встретили колоссальное стадо кани – думаю, не меньше тысячи голов. Они сгрудились на песчаной отмели, образовав
Скоро мы прибыли в форт и я с головой окунулся в новые обязанности. Работы было много, но патрулирование окрестностей занимало меньше времени и превратилось в удовольствие, так как происходило уже верхом, а не пешком – Мумбва находилась вне района обитания цеце. Дичи было не меньше, чем возле Челенды, и два дня в неделю я мог уделить охоте. Но мне никак не удавалось подстрелить льва, хотя в округе их водилось множество.
В трех часах ходьбы от форта я устроил охотничий лагерь, и однажды возвращался туда после вечерней охоты, в сопровождении двух аскари и оставшихся у меня собак – Панча и Весси.
Мы услышали громовой рык, оглянулись и увидели льва – он вышел на песчаный берег реки в полукилометре от нас. Быстро оценив обстановку, я помчался наперерез льву, а следом за мной – оба аскари с собаками. Лев стоял неподвижно, опустив к земле массивную черногривую голову. Увидев бегущих людей, он, кажется, разгадал мой план и побежал тяжеловесной рысцой. Весь вопрос заключался в том, кто из нас раньше достигнет высохшего ручья. Между ним и берегом реки пролегала широкая песчано-галечная коса, не дававшая ни малейшей возможности спрятаться даже карликовой антилопе, но за ручьем начинались заросли высокого кустарника. Если «царь зверей» добежит туда первым, то останется с целой шкурой, и царь, похоже, отлично это понимал. Он прибавил ходу и мы достигли ручья одновременно, но в разных точках – нас разделяло около 150 метров. Берег был крут, и если в беге на короткую дистанцию наши возможности оказались равны или близки, то здесь все обстояло иначе: элегантным прыжком лев взмыл в воздух, описал пятиметровую дугу и приземлился в зарослях, а я, пытаясь с разбега форсировать высокий берег, свалился, в песчаное русло, причем так неудачно, что подвернул ногу. Впрочем, в первый момент я вообще не обратил внимания на боль. Со второй попытки мне удалось взобраться наверх, а следом вскарабкались аскари. Тем временем собаки, сохраняя безопасную дистанцию, с громким лаем преследовали льва, и он забрался в самую гущу разросшихся кустов колючки; оттуда доносилось яростное ворчание, но самого зверя мы не видели. Выкурить льва из его укрытия не представлялось возможным и вся надежда была на то, что он выдаст себя неосторожным движением. Мы заняли позиции с двух сторон перед кустарником, а собаки носились вокруг, заливаясь истерическим лаем.
Один из моих аскари принадлежал к племени ваньяо, другой – масхукулумбве, и различие племенных традиций не замедлило проявиться в их поведении перед лицом опасности. Льву надоело сидеть в кустах, и он с оглушительным ревом высунулся с той стороны, где стояли аскари. Увидев огромную голову разъяренного льва, сверкающие желтые глаза и оскаленные клыки, ваньяо моментально исчез, словно провалился сквозь землю. Масхукулумбве остался на месте, но, к сожалению, не выстрелил. Прежде чем я успел обогнуть куст, лев спрятался обратно – его демарш был рассчитан лишь на то, чтобы испугать.
Между тем быстро темнело, и нам пришлось снять осаду. На возвращение в лагерь уже не оставалось времени и мы вернулись к тушам двух канн, убитых перед появлением льва. Разложив три костра, мы всю ночь поддерживали огонь. О сне не приходилось и думать – львы, осмелев в темноте, бродили вокруг то поодиночке, то целыми группами, и я до рассвета не выпускал из рук ружья.
На следующий день я велел соорудить махан на ветвях дерева, неподалеку от одной из канн, и просидел там целую ночь, дрожа от холода под проливным дождем – запоздавший в этом году дождливый сезон уже начался. Все напрасно! Может львов отпугнула плохая погода – как бы то ни было, единственными живыми существами посетившими в ту ночь тушу, были дикие свиньи.
Линия железной дороги приблизилась к форту и вскоре дошла до Кафуе. Здесь началось строительство крупнейшего железнодорожного моста в Африке. Наконец-то я мог доказать
2
Букв.: «паровик», т.е. паровоз или пароход (англ.).
Вскоре пришло известие, что «Туземная Полиция Баротсе» будет расформирована, и мы оказались перед выбором: переходить на гражданскую службу или выйти в отставку, получив денежную компенсацию. Я выбрал второй вариант, сел на поезд и вскоре был в Каломо. Так и не вылеченная до конца лихорадка не отпускала меня, и я решил вернуться в Европу.
Глава V
Снова к Кабомпо
В Африке не следует заранее строить планы: все равно получится наверняка по-другому. В Каломо я познакомился с капитаном Ист-Ланкаширского полка Лэммондом Хэммингом – он только что вернулся из большой охотничьей экспедиции в Португальскую Вост. Африку и теперь собирался отправится в неисследованные области Валундаленда – земли, лежащие южнее Конго и Замбези. Нам было о чем поговорить и мы быстро сдружились.
Изнуренный минувшей лихорадкой, я как уже говорилось, имел ввиду, не откладывая, возвращаться в Европу. Однако когда во время очередной выпивки Хэмминг предложил мне принять участие в путешествии в Валундаленд, мой язык тут же и с большим энтузиазмом произнес лишь одно слово: Конечно! И мы стали готовиться.
Наша экспедиция была частной, и все расходы оплачивались из собственного кармана. Мы раcсчитывали, что охота на слонов и последующая продажа бивней позволят вернуть потраченные деньги. Целью путешествия, помимо охоты, было картографирование новых областей, их этнографическое описание, сбор коллекций новых видов животных и растений, а также минеральных образцов. Коллекции мы собирались отослать в Европу, а карты безвозмездно предоставить английскому и германскому правительствам.
Все знакомые, узнав о наших планах, единодушно заявили, что отправляться в Валундаленд без вооруженной охраны в несколько десятков человек – чистое безумие. Разногласия возникали только при определении сроков нашей гибели – через три дня, через неделю и т.д. Нас не очень смущали эти пророчества, мы полагали что в любом случае сможем обойтись собственными силами.
Хэмминг брал в путешествие бескурковую нарезную двустволку «экспресс» 400-го калибра (соотв. 10,2 мм). Стрельба из нее велась 400-грановыми никелированными пулями, и заряд в 60 гран кордита (нитроглицеринового пороха) обеспечивал достаточно высокую начальную скорость, чтобы пробить даже слоновий череп. В качестве запасного служило многозарядное охотничье ружье 303-го калибра (8мм), переделанное под английский патрон военного образца. Я взял с собой крупнокалиберный однозарядный «экспресс» для охоты на слонов и мое любимое охотничье ружье системы Мартини-Метфорд 303-го калибра; хотя и старое, оно сохраняло великолепный бой. Наш арсенал завершали два тяжелых армейских револьвера, пара шнайдеровских винтовок на случай самообороны и дробовик.
Мы вышли из Каломо утром 11 мая 1906 года, и начало путешествия было многообещающим. Хэмминг собирался сделать несколько прощальных визитов, и мы условились, что я устрою первый лагерь в четырех милях от форта и подожду его. Он уверял, что еще до захода солнца непременно догонит караван. Но миновала ночь, а моего компаньона не видно, и я, чертыхаясь отправил людей в Каломо с приказом – обшарить все отели и клубы, и если господин капитан достаточно протрезвел, пригласить его в лагерь и показать дорогу. К вечеру слуги вернулись с обескураживающей вестью: Хэмминг ушел из Каломо еще накануне. Я забеспокоился – он был неизвестно где, один посреди буша, во фланелевом костюме, белых туфлях и без оружия. Ночью я не мог ничего предпринять, но наутро послал людей на розыски – и, как оказалось, напрасно: вскоре Хэмминг сам объявился в лагере, целый, невредимый и вполне довольный жизнью.