Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932
Шрифт:
– Может, потанцуем? – Я вскочил со стула и подал ей руку.
Я мог бы догадаться, что те танцы, которые я научился танцевать дома, как и все остальное из моей «прежней жизни», никак не годились для этой музыки. Но я любил танцевать и хотел научиться. Музыканты, не прекращая играть, качали головами и посмеивались над моими попытками повторять движения, которые делала девушка.
– Эй, похоже, я начинаю привыкать, – сказал я.
Девушка смеялась и переложила мои руки, чтобы прижаться теснее. Я чувствовал исходящее от ее тела тепло, оно меня обволакивало, словно ласковый весенний ветерок.
– Да, я определенно начинаю привыкать. А ты?
Девушка остановилась, и я почувствовал, как она крепко сжала мою руку.
– Я здесь новенькая, – сказала она. – Если никто не пойдет со мной в комнату, патрон меня выгонит. Вы не хотите пойти со мной, когда кончится эта песня? За пять долларов я сделаю вас счастливым.
Вот так и вышло, что, когда танец кончился, я вслед за девушкой вышел в заднюю дверь кантины, которая вела во двор. В дальнем углу его находился приземистый глинобитный домишко, в который вели несколько выкрашенных в разные цвета дверей. Девушка провела меня через желтую дверь в крошечную комнату, где на зеленом деревянном столе горела изрядно коптившая масляная лампа. В ее тусклом свете я едва смог разглядеть узкую железную кровать с тонким соломенным, застеленным грубым шерстяным одеялом матрасом и бугристой подушкой в поношенной наволочке. Не самая романтичная обстановка. Девушка села на кровать и жестом пригласила меня сесть рядом.
– Я даже не знаю, как тебя зовут, – сказал я.
– Магдалена.
– Очень красивое имя. А меня – Нед.
– Вы должны сейчас дать мне пять долларов, Нед, – проговорила девушка. – Я пойду отдам их патрону, а потом вернусь.
– Хорошо.
Я вручил ей пятидолларовую банкноту и остался сидеть на кровати в одиночестве. Когда Магдалена вернулась, я подошел к ней, встал позади нее и принялся расстегивать крючки на платье. Я чувствовал себя неловко и тронул ее за плечо.
– Слушай, все в порядке. Давай посидим поговорим минутку. А потом, быть может, вернемся и еще потанцуем.
– Вы считаете меня некрасивой?
– Конечно, нет. Я читаю, что ты очень красивая, – заверил ее я. – Мне просто хочется сначала немного поговорить. Откуда ты так хорошо знаешь английский, Магдалена?
Мы снова уселись рядышком на кровать и начали болтать. И почти сразу она вновь из шлюхи превратилась в девушку. А я вновь превратился из покупателя в обычного парня. А еще чуть позже мы стали просто двумя болтающими подростками.
Она рассказала мне, что выросла в крошечной деревне близ Бависпе в Соноре. Рассказала, что ее родители – пеоны [22] на гасиенде [23] , владельцы которой большую часть времени проводят в Париже, а это, как она торжественно объявила, большой заморский город. Они уцелели, когда в 1913 году их гасиенду захватил Панчо Вилья [24] , потому что пережидали революцию за границей, а в 1920 году президент Обрегон восстановил их право собственности, хотя и ограничил по новым законам размеры владений.
22
Пеон – распространенное в Латинской Америке название батрака.
23
Гасиенда (асьенда) – крупное частное поместье в Латинской Америке, на котором работают пеоны. Владельцев гасиенды называют гасиендадос.
24
Панчо Вилья (Вилья Франсиско) – один из лидеров Мексиканской революции 1910–1917 гг.
Однако они – очень важные для страны землевладельцы, и поэтому после революции постепенно размеры их владений вновь увеличились. Нынешний хозяин – с ын предыдущих; он вернулся из Парижа, поселился на гасиенде вместе с женой-француженкой и продолжает семейное дело. Кроме этого, девушка рассказала мне, что у нее трое братьев и четыре сестры. Отец ее работает деревенским кузнецом, а мать – прислуга в господском доме. Она с малолетства помогала матери и именно там, благодаря доброте хозяев, научилась говорить по-английски и по-французски. Работы на гасиенде для всех детей пеонов не хватает, поэтому девушки, достигнув определенного возраста, должны выйти замуж или отправляться в один из приграничных городов искать работу. В один прекрасный день к ним пришел падре, и родители сказали ей собрать вещи, потому что падре нашел для нее хорошую работу. Падре забрал ее с собой и привез сюда, в «Лас Приморозас». Деньги перешли из рук в руки. Конечно же, родители не знают, чем она должна заниматься в приграничном городке, а Магдалена им ни за что не скажет. Таким же образом за несколько лет священник привез сюда много деревенских девушек, которых заставляет молчать собственный стыд. Магдалена рассказала, что находится здесь всего несколько недель и боится, что хозяин выгонит ее, потому что она приносит гораздо меньше денег, чем более опытные девушки.
– О, я уверен, что у тебя все получится, – сказал я и только потом понял, как глупо это прозвучало: как будто мы обсуждали танец. – Ты ведь по-настоящему красивая.
Она задула лампу и поцеловала меня в щеку.
– Спасибо. Вы уверены, что не хотите лечь со мной?
– Нет, все отлично. Может быть, в другой раз. – Я дал ей еще пять долларов, чтобы она оставила их себе.
– Не думайте, что я не видел, как вы ускользнули с этой малышкой, – сказал Толли, когда я вернулся к нашему столику. – Черт возьми, Джайлс, вы времени даром не теряете.
– Она не шлюха, – с казал я. – О на славная девочка. Мы просто поболтали.
– Не шлюха? – Толли посмотрел недоверчиво. – Просто поболтали? Бог ты мой, неужели вы хотите сказать, старина, что не сделали свои грязные делишки? – Он от души рассмеялся. – Ну, вы еще наивнее, чем я предполагал. И пари держу, что вы ей заплатили.
– Заплатил, правда, – ответил я. – Дважды. Знаете, Толли, вы росли в богатой семье, у вас всегда было все, чего вы хотели. Вы, наверное, и не подозреваете, что некоторым приходится делать то, чего им совсем не хочется, чтобы прокормиться.
– Ну разве это не чудесно? – продолжал насмехаться Толли. – Юный мастер Джайлс спасает барышню в беде. Однако избавьте меня от поучений, прошу вас. У каждого свой крест, даже у детей из богатых семей, например у меня.
Выпив еще по паре рюмок мескаля, мы с Толли вышли из кантины и направились назад, в Дуглас. День выдался длинным, я страшно устал и как-то внезапно сильно опьянел. В холодном ночном воздухе над горами вставала луна, в ее бледном свете мескитовые деревья и пышные кусты отбрасывали на пустыню тонкие черные тени. В спину нам светили желтые огни Агуа-Преты, а впереди выли на луну койоты, и их высокие дребезжащие рулады причудливо переплетались с доносившейся из многочисленных заведений музыкальной какофонией.
Нетвердой походкой возвращался я в гостиницу со странным, головокружительным, пьянящим чувством того, что этой ночью дверка в детство навсегда захлопнулась за моей спиной и что ничто никогда уже не будет прежним.
La ni~na bronca
Билли Флауэрс отвернулся и принялся искать в седельной сумке рубашку, чтобы прикрыть наготу маленькой язычницы. Потом снова повернулся, чтобы посмотреть, отчего вдруг взволновались, начали скулить и рваться с цепей собаки, и обнаружил, что она исчезла. Он не видел ее саму, не слышал звука ее шагов, ни шороха изорванного платья, которое мятой кучкой лежало на траве, словно она просто-напросто растворилась внутри него.
На какое-то мгновение, которое, правда, быстро прошло, он вообразил, что она – бесплотный дух. Но Билли Флауэрс не слишком верил в сверхъестественное, он придерживался представления о том, что за души людей сражаются Бог и Сатана.
То, как стояли собаки, подсказало Билли, в каком направлении скрылась девочка. Он внимательно посмотрел в ту сторону, стараясь уловить взглядом малейшее движение на скалах над рекой, нет, даже малейшее напоминание о движении. Этого оказалось достаточно. Он подумал было спустить собак, однако отказался от этой мысли, потому что знал: если собаки настигнут девочку, то непременно загрызут, и тогда он сам станет убийцей. Вместо этого он взял конец цепи, на которой сидела некрупная пятнистая сучка по кличке Квинни, и пристегнул к своему ремню. Потом наклонился, подобрал лохмотья платья и сунул собаке под нос. «Ну, Квинни, теперь ты мне выследишь девчонку», – пробормотал Билли. Он обмотал конец цепи вокруг луки седла и подсадил собаку. Она повертелась, устраиваясь поудобнее. Иоанн Креститель, давно привыкший к собакам на своей спине, даже не вздрогнул. Флауэрс взгромоздился в седло позади Квинни.