Дикая роза
Шрифт:
Шейми начал с того, как попал в первую экспедицию. Тогда ему было всего семнадцать. Как-то вечером он пришел в Королевское географическое общество послушать выступление Эрнеста Шеклтона о готовящейся экспедиции в Антарктику и походе к Южному полюсу. Рассказ Шеклтона воодушевил Шейми, и он решил наперекор всему стать участником экспедиции. Он шел за путешественником по пятам, а потом целых тридцать три часа простоял перед домом Шеклтона: неподвижно, как статуя, не обращая внимания на ночь, дождь и ветер. Удивленный таким упрямством, Шеклтон позвал его в дом. Энтузиазм и целеустремленность Шейми произвели на исследователя должное впечатление, и его взяли в экспедицию.
Дети
Догадываясь, какие вопросы крутятся в детских головах, Шейми рассказал, во имя чего выдерживал долгий путь, одиночество, скверную пищу, пронизывающий холод, боль и сомнения. Все тяготы и страдания оказываются не напрасными, когда добираешься туда, где не ступала нога человека, – в первозданную, нетронутую чистоту снега и льда. Когда понимаешь: ты – первый.
Шейми говорил около двух часов. Он не заметил пролетевшего времени. Так бывало всякий раз, когда он рассказывал об Антарктике. Он забыл не только о времени, но и о себе. Оставалось лишь одно: стремление донести до слушателей страсть, которую он испытывал к Антарктике, и добиться, чтобы они увидели, пусть только в воображении, красоты, виденные им.
Выслушав рассказ, дети наградили Шейми шумными аплодисментами. Он улыбался, видя их сияющие лица, полные энтузиазма и возбуждения. Вопросы так и сыпались на него, и он, как мог, старался ответить на каждый. А потом часы вдруг пробили четыре. Настало время идти домой. Дети благодарили Шейми и просили прийти снова. Он обещал, что придет. Дети уже собрались покинуть ризницу, когда к ним обратилась Дженни:
– Задержитесь еще ненадолго. Мистер Финнеган кое о чем умолчал. Знаете ли вы, где он родился?
Все дружно замотали головами.
– Попробуйте угадать.
– В Букингемском дворце!
– В Блэкпуле!
– В «Хэрродсе»!
– Он родился в Восточном Лондоне, – прекратила их угадывания Дженни. – Как и вы. В детстве он жил с сестрой и братом в Уайтчепеле.
Послышались недоверчивые возгласы, начались переглядывания и застенчивые улыбки – свидетельства робкой, тайной надежды, появившейся в каждом детском сердце.
– Я очень перед вами виновата, мистер Финнеган, – сказала Дженни, когда дети ушли. – Я не собиралась подбивать вас на выступление. Я даже не знала, с какой целью вы приехали. Честное слово, я подумала, что для беседы с детьми.
– Прошу вас, не надо извинений. Мне это понравилось. Всерьез.
– Тогда большое вам спасибо. Это было так любезно с вашей стороны.
– Ничего особенного я не сделал, мисс Уилкотт. Надеюсь, немного развлек
– Вы подарили им больше чем развлечение, – с неожиданным упрямством возразила Дженни. – Вы подарили им надежду. Жизнь каждого из них очень тяжела, мистер Финнеган. Очень. Каждый голос, который они слышат: голос усталой матери, пьяного отца, алчного хозяина, – говорит им, что все светлое и яркое в этом мире для других, а не для них. Сегодня вы заглушили те голоса. Пусть всего на несколько часов, но заглушили. – Дженни отвернулась, словно устыдившись прорвавшихся эмоций, и принялась ворошить угли в плите. – Даже не знаю, зачем я топлю ее. Плита совершенно никудышная. Тепла почти не дает. Но в ризнице есть хотя бы она. А в классной комнате нам вообще нечем обогреваться.
– Сегодня суббота, мисс Уилкотт.
– Да, – ответила Джейн, сгребая кочергой угли.
– Вы проводите занятия по субботам?
– Разумеется. Единственный день, когда я могу убедить родителей отправить детей ко мне. На большинстве фабрик и складов суббота – сокращенный рабочий день. После полудня дети свободны, и они приходят сюда.
– А разве они не ходят в обычные школы?
– Теоретически – да, – сказала Дженни, закрывая дверцу плиты.
– Теоретически?
– Их семьям надо что-то есть, мистер Финнеган. Платить за жилье, за уголь. Фабрики нанимают детей на сдельную работу. Они набивают соломой матрасы. Моют полы. – Она криво улыбнулась. – Если математическим уравнениям или сочинению о поэзии Теннисона противопоставить фунт колбасы, купленной на детское жалованье, колбаса всегда выигрывает.
Шейми засмеялся. Дженни сдернула с крючка пальто, надела, затем надела шляпу. Когда она доставала из кармана перчатки, Шейми заметил на тыльной стороне одной ладони побелевший от времени длинный шрам. Ему было любопытно узнать, каким образом она заработала этот шрам, но он счел подобный вопрос нетактичным.
– Я пойду на рынок, – сообщила Дженни, поднимая с пола плетеную корзинку. – По субботам, ближе к вечеру, на Кейбл-стрит всегда устраивают рынок.
Шейми сказал, что ему в том же направлении, хотя вплоть до этого момента он и не думал идти на Кейбл-стрит. Они ушли. Дверь Дженни оставила незапертой.
– Вы не опасаетесь ограблений? – спросил Шейми.
– Я опасаюсь. Но отца больше волнуют людские души. И потому мы оставляем двери открытыми.
Кейбл-стрит находилась к северу от церкви.
– У вас такая увлекательная жизнь, мистер Финнеган, – сказала по пути Дженни.
– Пожалуйста, называйте меня просто Шейми.
– Хорошо. Но тогда и вы должны называть меня просто Дженни. Я говорила, что у вас увлекательная жизнь. В ней было столько удивительных приключений.
– Вы так думаете? Вам нужно было бы съездить в экспедицию.
– Ой, нет. Только не я. Я не переношу холод. На Южном полюсе и двух секунд не выдержала бы.
– А как насчет Индии? Или Африки – темного континента? – просил Шейми.
Составители карт часто называли Африку темным континентом, поскольку его большая часть оставалась неисследованной и на картах обозначалась темным цветом.
Дженни засмеялась:
– Англия – вот настоящий темный континент. Хотите убедиться? Прогуляйтесь по Уайтчепелу. Скажем, по Флауэр-стрит и Дин-стрит, по Хэнбери-стрит или Брик-лейн. Я всегда чувствовала, что британским политикам и миссионерам вначале нужно навести порядок в родной стране, а потом уже нести цивилизацию африканским народам. – Она посмотрела на Шейми из-под полей шляпы. – Мои слова могут показаться вам слишком уж праведными.