Дикие груши
Шрифт:
Мама вернулась в столовую с кастрюлей бульона. Из кастрюли торчала деревянная ручка половника, темно-коричневая, инкрустированная золотыми снежинками. Ручку эту Сабур сделал, когда ему было двенадцать. Отец тогда похвалил работу, хотя теперь Сабур понимает, что сделана ручка так себе и снежинки расположены по-школьному старательно. Но мать очень любит показывать половник гостям. И с таким видом показывает, будто это работа какого-нибудь знаменитого мастера. Словом, давно пора сделать новую ручку. Как только появится время, Сабур сядет и сделает. Решено!
Разливая по тарелкам
— Надо же, как бежит время… Год за годом. Не успеваешь оглянуться. А ведь прошлого не вернешь.
— Это ты про что? — улыбнулся Султан.
— Про то, что не заметишь, как сын кончит школу и поступит в институт.
— А если не поступит?
— Как не поступит? А ты для чего?
— Разве я поступаю?
— Не ты, но твой сын.
— Прекрасно. Пусть себе поступает. Я ему нисколько не мешаю.
Сабур кивнул, соглашаясь с отцом. Ему нравилось, что отец не пытается опекать его.
— Не мешаешь… Ну и разговор. А помочь ему ты не собираешься?
— Он и сам с усам.
Сабур важно потянулся было к верхней губе, но вовремя вспомнил, какие у него еще реденькие усы, и опустил руку.
— И другие дети тоже с усами, но родители заботятся о них и даже вместе с ними едут в город в институт. — Косынка соскользнула с маминой головы. Почему-то она всегда сползала, стоило маме начать нервничать.
— Другие, я думаю, только унижают себя и вредят своим детям. — На лице Султана не было уже и тени улыбки.
— А я думаю, что это ты вредишь своему сыну. Если он не поступит первый год, то на второй у него уже и времени не останется.
— Почему же не останется?
— Да потому что в армию пойдет!
— Ну и что?
— Потеряет два года.
— Во-первых, неизвестно, потеряет ли. А во-вторых, объясни мне, кого ты хочешь из него вырастить? Хочешь, чтобы он кому-то прислуживал? Как я твоему профессору?
Сабур знал, что отец по выходным дням работал на даче у профессора. Только почему же прислуживает? Может, ему, опытному резчику по дереву, приходится делать что-то примитивное, неинтересное?..
Мать возмутили слова отца:
— Это почему же ты прислуживаешь? Просто помогаешь! Денег не берешь? Ну так и что? Зато когда Сабур будет поступать в институт, он нам тоже поможет. И никто от этого не пострадает, как ты понимаешь…
— А совесть?
— Вах! При чем тут совесть? Должен ты о сыне побеспокоиться или нет? Я ведь и сама могу все устроить… Если тебе трудно. Только напрасно ты относишься к нему как ко взрослому. Он еще мальчик!
— Я давно не мальчик, мама! — Сабур встал из-за стола. Он терпеть не мог такие разговоры. — Если вы с отцом найдете окольные дорожки к моему институту, я просто не буду туда поступать. Что я, законченный олух и сам ничего не могу? Кстати, учтите, я еще не решил, пойду ли я после школы в институт. Может, поступлю на работу.
— Ты слышишь, слышишь, что он говорит! — возмутилась Насиба. — Конечно, это мне одной нужно, чтобы он поступил в институт. Твоя работа!
Насиба сорвала с головы косынку и принялась завязывать и развязывать узелки на ее концах…
— Я знаю, что тебе нужно, — миролюбиво улыбнулся Султан,
— Как заплатил?
— За честную работу… А ты думала, премиальные? Нет, премиальных в этом месяце не будет: стояли много, не хватало материала…
Султан работал в экспериментальном цехе на мебельной фабрике. Он был родом из Унцукуля. В этом ауле жили резчики по дереву — инкрустаторы. На фабрике Султан делал эскизы различных отделок и по ним — образцы. Его работу ценили, и он хорошо зарабатывал. Считался одним из лучших резчиков по дереву, занимался делом отцов и дедов.
Султан был уравновешенным человеком. Сабур не помнил, чтобы он, разговаривая с матерью, когда-нибудь повысил голос. И только чуть насмешливые интонации нет-нет да и проскальзывали у отца. Впрочем, может быть, так и следует разговаривать с женщинами?..
НА КАНАТЕ
Спустились сумерки. Город засверкал вечерними огнями. На светлом еще небосклоне четко проступил силуэт горы Таркитау — словно старая крепостная стена. Рассказывают, когда-то Петр Первый поднялся на вершину Таркитау, полюбовался оттуда видом гор и моря и решил, где следует проложить путь через горы к морю. Проницательный был государь.
Сегодня в школе будет долгожданный бал для старшеклассников — с концертом, играми и танцами. Девчонки из класса начали готовиться к нему еще два месяца назад. Сабур вышел из дома задолго до начала школьного вечера. Во-первых, он обещал зайти за своим другом Али; во-вторых, он вообще любил вечерние прогулки.
Сабур пошел так, чтобы Таркитау все время был у него перед глазами. Слева от Сабура на склоне широко разбежались огни аула Тарки, почти слившегося с новостройками города. На поворотах дороги, идущей из аула, то и дело вспыхивали фары машин. На миг они высвечивали треугольные дорожные знаки, которые то словно загорались, то гасли, убегая в темноту.
Сабур вспомнил недавний разговор отца с матерью и недовольно поморщился. Почему-то он для мамы все еще мальчик. Мальчик!.. Похоже, когда ему будет тридцать, он так и останется мальчиком. А как он сам при этом к себе должен относиться, она подумала? Хорошо еще, что отец все понимает.
…Али стоял у подъезда своего дома и разговаривал с Саламом, парнем из их же класса.
— Салют! — крикнул Салам, увидев Сабура, и тут же куда-то умчался.
— А я уже собрался идти тебе навстречу, — Али улыбнулся и дружески похлопал Сабура по плечу.
— Куда это Штихель так спешит?
— Кто его знает, он всегда спешит. Говорил, кому-то обещал кулон вырезать.
Салам был сыном ювелира и во всем старался походить на отца. Каждую свободную минуту он что-нибудь мастерил — то серьги, то брошку. Карманы Салама всегда были набиты всякой всячиной. Свое прозвище он получил за то, что вечно таскал с собой штихель, инструмент, которым работал. Али шутил и смеялся, глаза его возбужденно блестели. «Какой-то он необычный сегодня», — подумал Сабур. И вдруг он понял, в чем дело.