Дикие лошади
Шрифт:
– Не тревожьтесь об этом, – успокоил я ее. – Мистер Тайлер не говорил, куда он отбывает?
Конечно, он не сказал. Он был в сильном волнении. Дежурная спросила его, не заболел ли он, но он не ответил. Он забрал газету с собой, однако у персонала была другая. Они все прочитали колонку. Дежурная сочла, что лучше показать ее мистеру Рурку.
– Что будет, как вы думаете? – спросил Нэш, готовый отправиться на скачки, выслушав повторение рассказа дежурной.
– Кратко говоря, мы сбросим Говарда с наших плеч.
Мы вышли из отеля, сели в «Роллс-Ройс» и поехали
– Я подам в суд на ублюдка, – яростно выговорил Нэш, пристегиваясь, – сказавшего, что я сожалею о своей причастности.
– А вы?..
– Что – я?
– Говорили это?
– Черт побери, Томас! Я сказал, что сожалею о том, что не остался дома со своей женой. И только один раз. А сейчас не жалею об этом.
– Она могла бы поехать с вами.
Он пожал плечами. Мы оба знали, почему его жена осталась дома: тяжелая беременность на четвертом месяце, с осложнениями. Она досадовала на него за то, что он согласился ехать в Ньюмаркет. Он слишком уж громко извинялся.
– А что касается того дерьма, которое я якобы сказал о вас лично…
– Говард вложил в ваши уста свои собственные слова, – прервал я его.
– Забудьте это.
Вертолет оторвался от ньюмаркетской земли и, описав круг, взял курс на северо-запад.
Как бы небрежно я ни сказал: «забудьте это», у меня было неутешительное подозрение, что кинокомпания, наш источник финансов, обрушится на меня, как отряд линчевателей, намереваясь повесить на первом же суку. Любой запашок, приставший к объекту их вложений, заставлял их немедленно избавляться от этого объекта. О'Хара должен будет выкинуть меня вон; быть может, он даже хочет этого.
Прощай, карьера, думал я. Это было прекрасно, пока это длилось. Я не мог поверить в то, что произошло.
Со стороны Говарда было благоразумно убраться за пределы досягаемости моих кулаков. Я мог бы убить его. Но пока спокойно сидел в вертолете, смотрел на линкольнширский пейзаж, проплывающий внизу, и чувствовал, как желудок скручивает тошнота.
Я понимал, что всегда самой нелюбимой персоной при создании любого фильма является режиссер. Режиссер заставляет людей делать вещи, которые они считают ненужными, нелепыми, неправильными. Режиссер требует от актеров слишком многого и игнорирует их хорошо продуманную интерпретацию ролей. Режиссер никогда не бывает довольным, он тратит время на пустяки, загоняет всех до смерти, не обращает внимания на оскорбленные чувства, не делает скидок на технические трудности, ожидает невозможного, кричит на людей.
Но, с другой стороны, я также понимал, что от режиссера требуется всеохватывающий взгляд на работу в ее развитии, пусть даже детали изменяются в ходе дела. Режиссер должен стараться привнести это видение в создаваемую на экране жизнь. Излишнее сочувствие и снисходительность к съемочной группе только вредят, нерешительность влечет за собой потерю денег, а бесхарактерность лишает проект управления. Успех в кино достигается проведением политики твердой руки.
Моей натуре больше соответствовали уговоры, нежели людоедские замашки, но иногда, как в случае с Говардом, когда уговоры не помогали, наружу вылезал людоед. Я также знал, что именно этого ожидал и фактически требовал от меня О'Хара. Пользуйтесь своей властью, говорил он.
Теперь уже все работающие над фильмом прочли заметку в «Барабанном бое». И еще половина Ньюмаркета. Даже если О'Хара оставит меня на должности, работать мне будет трудно, почти невозможно, ведь весь мой авторитет пропал. Но если придется, я буду бороться за его восстановление.
Вертолет приземлился у донкастерского финишного столба, где уже ждала официальная делегация, чтобы воздать Нэшу должные почести и проводить его к высшим чинам. Когда я спрыгнул на траву вслед за ним, мой мобильный телефон зажужжал, и я сказал Нэшу, чтобы он шел вперед, а я присоединюсь к нему, поговорив с О'Харой, если это действительно звонит О'Хара.
Нэш пристально посмотрел на меня и попросил встречающих подождать.
Я ответил на вызов:
– Томас слушает.
– Томас! – О'Хара буквально кричал. – Где ты? – Нэш, должно быть, услышав, как он вопил, вздрогнул.
– Донкастерский ипподром.
– Мне звонили из Голливуда. Там еще нет пяти утра, но компания уже в ярости. Кто-то позвонил им, а потом послал факс из «Барабанного боя».
Я тупо переспросил:
– Факс?
– Факс, – подтвердил он.
– Кто его послал?
– Босс, с которым я говорил, не сказал.
Я сглотнул ком в горле. Сердце мое выпрыгивало из груди. Рука, в которой я держал телефон, заметно подрагивала. Надо успокоиться, подумал я.
– С кем говорил Тайлер? – гневно спросил О'Хара.
– Я не знаю.
– Не знаешь?
– Нет. Он жаловался любому, кто готов был слушать. Он даже мог не знать, что плачется журналисту – если кто-нибудь вообще знает журналистов.
– Что он сказал об этом?
– Он сбежал в ту же минуту, как увидел газету. Никто не знает, куда он отбыл.
– Я звонил на его домашний номер! – заорал О'Хара. – Там сказали, что он в Ньюмаркете.
– Скорее уж на Луне.
– Босс, с которым я говорил, хочет получить твою голову.
Вот оно, подумал я, онемев, и я не мог придумать, что сказать. Мне нужно было страстно молить о прощении. Но я молчал.
– Ты здесь, Томас?
– Да.
– Он сказал, что ты уволен.
Я промолчал.
– Ад и пламя, Томас, представь же какие-нибудь оправдания!
– Я вчера предупредил Говарда, чтобы он держал рот на замке, но теперь думаю, что к тому времени он уже разинул его.
– Две недели назад он пытался уговорить боссов уволить тебя, если помнишь. Тогда я успокоил их. Но это!.. – У него тоже не было слов.
Наконец-то я начал протестовать:
– Мы укладываемся по времени. Мы не вылезаем из бюджета. Сама компания настаивала на изменениях в сценарии. Мы делаем хорошую денежную картину, и неправда, что у нас царят споры и разногласия, разве что с самим Говардом.
– Что он говорит? – нетерпеливо спросил Нэш.
– Я уволен.
Нэш выхватил телефон из моей руки.