Дикие ночи
Шрифт:
— Ну да, конечно, эта истеричка, конечно, считает себя нормальной, и ты тоже, да?!
Сэми встает.
— Да заткнитесь же вы оба! Я хочу спать. — И он изо всех сил шваркает дверью своей комнаты.
Я не хочу, чтобы он засыпал без меня. Поэтому соглашаюсь на предложение Лоры, лишь бы закончить наконец разговор. Завтра мы пообедаем вместе с ее матерью и постараемся спокойно все обсудить.
Лора ждет меня возле своей киношколы, в кафе на улице Федерб. Я останавливаюсь, притираюсь колесом к тротуару. Когда я открываю дверцу, Лора выходит из кафе, переходит заснеженную
Сент-Антуанское предместье, Бастилия, улица Риволи… Мы не разговариваем, как будто нас уже нет; слишком много слов, город, снег, все те же жесты.
Мы встречаемся с матерью Лоры в кафе на площади Шатле. Бессмысленный спор, бесконечные фразы.
— Ты видишь, он же никогда не изменится, брось его…
— Чего я хочу? Да я люблю его таким, какой он есть, я просто хочу, чтобы он сделал над собой крошечное усилие… Ты можешь хотя бы попытаться?
Я не раскрываю рта, смотрю, как они обе разоряются. Разговор идет на повышенных тонах, Лора оскорбляет мать, та встает, бросает на стол стофранковую банкноту и уходит, сказав напоследок:
— Никогда больше не проси у меня помощи ни в чем, что будет связано с этим подонком, у меня есть дела поважнее!
Мы заказываем омерзительные, тошнотворные шоколадные пирожные. Я выпиваю две чашки кофе, и меня начинает трясти. Мы выходим, на улице серые сумерки, небо давит на череп, как стальная крышка от кастрюли, и мы не знаем, что дальше делать.
Сэми в ярости: в его жизни абсолютно ничего не происходит. Ему хотелось бы чего-нибудь особенного, он вспоминает отца, то, чем тот когда-то занимался. Я говорю ему, что он должен выбирать. Ему осточертело ездить на метро — больше часа каждый день, чтобы добраться до «Шаман Видео» в XV округе; Сэми устал от покровительственного тона своих нанимателей, эксплуатирующих его пятнадцать часов в день за гроши, он не хочет больше ужинать со мной за круглым черным столом, тупо уставившись в телевизор. Я говорю ему:
— Год назад ты раскладывал по коробкам фотографии за тысячу франков в месяц!
Время от времени Сэми встречается с Сержем, и тот не прекращает уговаривать его.
— Какого черта ты тратишь время на этот рабский труд? У тебя же все задатки звезды, если бы ты захотел, я вывел бы тебя в люди, запросто!
Я спрашиваю Сэми:
— Ты что, до сих пор «покупаешься »на обещания «голодных» старых педиков?
С видом ребенка, пойманного на месте преступления, он отвечает:
— Да нет, ладно, брось, я знаю, что ты прав.
Его виноватый вид так выводит меня из себя, что я рявкаю:
— Черт, да делай что хочешь, в конце концов, я ведь тебе не отец!
Сэми уходит. Я знаю, что он будет шляться по улице Лапп или улице Рокетт, надерется в «Зорро» мескалем до чертиков, подерется с какими-нибудь подонками, вернется весь в крови, в разодранной одежде; потом его будет долго тошнить в сортире, и он разбудит меня среди ночи, укладываясь в постель и сопя. Утром, после звонка будильника, я по десять раз повторяю ему:
— Сэми, да вставай же ты, опять опоздаешь! — Только тогда он нехотя вылезает из постели.
Я возвращаюсь домой поздно. Сэми готовит к употреблению кокаин на зеркале, пользуясь старым лезвием. У него блестят глаза: он побывал у парикмахера, который сбрил ему волосы на висках, оставив их более длинными на макушке. Он целует меня и спрашивает с кривой ухмылкой:
— Ты что, лизался с кем-нибудь на стоянке?
— Я ужинал с Бертраном.
Он приготовил две полоски: вдохнув одну из них, он протягивает мне соломинку и, пока я вдыхаю кокаин, сообщает как бы между прочим:
— Знаешь, я опять ходил к Андре… Мне даже понравилось!
Я начинаю расспрашивать его о деталях: скольких девочек он трахнул, лупил ли он опять месье Андре, но он не хочет ничего рассказывать, просто подходит ко мне сзади, прижимается, я чувствую его возбуждение.
Он подталкивает меня к моей комнате, говоря:
— Пойдем, я хочу тебя…
Я стою голый и дрожащими пальцами расстегиваю молнию на его джинсах, стягиваю трусы… потом становлюсь на колени на кровати и упираюсь ладонями в матрас, Сэми устраивается сзади, плюет на ладони и смачивает член. Последний раз мною обладал Кадер, это было два года назад, в Эль Эснаме, в развалинах разграбленного города. Я говорю Сэми:
— Надень резинку…
— У меня нет.
— Ну так возьми в ванной.
— Нет.
— Ты хоть понимаешь, что делаешь?
— Говорю тебе, я не хочу.
У меня под закрытыми веками как будто вспыхивает белый огонь. Этот малыш — чокнутый. Либо он меня действительно любит, либо «тащится» от риска, зова пустоты, бросает вызов повседневности…
Я кричу от наслаждения. Я сейчас женщина, самка. Обернувшись, я вижу полузакрытые глаза Сэми, хватаю его за плечи, потом за бедра, стараюсь притянуть его к себе как можно ближе, теснее… Мы кончаем одновременно.
Я должен встретиться с Лорой во второй половине дня в Женевском аэропорту, она уехала поездом, а я вылетел чуть позже на самолете, потому что не мог уехать из Парижа утром. Почти час я жду ее на французской стороне.
Лора говорит, что чуть не опоздала на поезд — такси, которое она вызвала, чтобы ехать на вокзал, почему-то не пришло. В шесть утра она металась по проспектам Исси-ле-Мулино с дорожной сумкой в одной руке и Морисом на поводке в другой. В конце концов какой-то тип согласился подбросить ее на Лионский вокзал.
Автобус едет в направлении Аворьяза. Продюсеры и журналисты смонтировали на станции линию местного телевидения, которая будет работать всю зиму. Меня попросили поставить свет на площадке, откуда будут транслироваться интервью, новости и спортивные передачи. Джеми здесь шеф-оператор, именно он и назвал мое имя. Мне предстоит заменить второго оператора, которого почему-то уволили, не прошло и двух дней.
Я хотел бы вернуть себе ощущение, которое родилось во мне, когда я встретил Лору. Я хочу чувствовать себя уютно с девушкой, с женщиной, хочу выкинуть из подсознания тот образ женственности, который внедрила туда Кароль: жалобы, стоны, грусть, тоска, физическая неловкость. Поэтому-то я и решил, что нам лучше сбежать из Парижа. В автобусе, по дороге на станцию, мы ласкаем друг друга, но чем ближе мы подъезжаем к Аворьязу, тем больше отдаляется от меня Лора, она как будто съеживается, становится почти прозрачной. Мы все время попадаем в пробки, и вот уже наступает ночь.