Дикие нравы
Шрифт:
Вздымая целые тучи пыли машины, и облепившие их пешие солдаты вырвались на набережную. Здесь стояли уже настоящие каменные дома. Просторные уютные двухэтажки в колониальном стиле. На одной из них слегка колыхаясь под налетающими порывами ветра висел трехцветный бельгийский флаг. «Таможня» гласили огромные грязно-серые буквы на вывеске над входом. На узком балконе второго этажа скучал вооруженный карабином негр в пятнистом комбинезоне. К покосившемуся дощатому пирсу привалился речной паром, такой же унылый и убогий, как вся давным-давно запущенная пристань. Разделяющая страну на бельгийскую и французскую часть река Конго лениво катила свои мутно-коричневые воды, кружась медленными водоворотами и сонно хлюпая
— Заворачивай на паром! Заворачивай! — сипел давно сорванной глоткой Тарасюк, размахивая руками.
Подавая пример остальным головной джип, сбавив скорость и шумно рыча на пониженной передаче, осторожно вкатился на угрожающе заскрипевший под его тяжестью пирс. На борт парома вел опущенный сейчас настил из оббитых жестью толстых досок. Команды парома на борту видно не было, и маневру машины никто не препятствовал. Лишь чернокожий часовой на балконе таможни, удивленный разворачивающимися внизу событиями, что-то прокричал Тарасюку, сложив рупором ладони. За ревом машин его никто не услышал, а сержант только досадливо отмахнулся, не до тебя, мол, сейчас, макака.
Однако настырный страж порядка все никак не унимался, речь его из удивленной, явно сделалась угрожающей. А потом он и вовсе вскинул к плечу свой карабин, недвусмысленно демонстрируя намерение открыть по нарушителям огонь. Кто-то из солдат пустил в сторону не в меру усердного часового короткую очередь. Не попал. Пули зло взыкнули над головой негра плющась о бетонную стену таможни, оставляя на ней россыпью отметины битой штукатурки. Этого вполне хватило, чтобы полностью охладить весь воинственный пыл пограничника. Стремительно присев он тут же скрылся внутри таможенного поста, и больше никаких попыток остановить нарушителей порядка не предпринимал.
Машины одна за другой вползали на борт парома. Грузовик решили бросить у пирса, уж слишком не надежной выглядела трещавшая под весом джипов и грозившая ежеминутно развалиться конструкция, так что решили не рисковать понапрасну. Из команды удалось обнаружить в каюте лишь одного мертвецки пьяного капитана. Морской волк оказался белым и даже понимал тот французский, на котором объяснялись солдаты. Когда его с трудом разбудив, вытащили на верх и потребовали переправить паром через реку, капитан загнул такую длинную тираду, что даже не уловив смысла, а ориентируясь только на интонацию бойцы преисполнились к нему не малым уважением. В конце концов, при помощи довольно бегло объяснявшегося на французском Литовского и ствола винтовки Тарасюка, которым сержант время от времени непринужденно тыкал в капитанское брюхо в процессе беседы, соглашение между высокими договаривающимися сторонами было достигнуто. Капитан соглашался вести паром к находящейся на другом берегу реки деревеньке Мбеле, где находился французский пост, а Тарасюк в свою очередь обязался выделить ему в помощь несколько сообразительных солдат и прекратить размахивать перед его носом винтовкой.
— Эти чертовы ниггеры, мои матросы, разбежались сразу же, как им дали независимость, — мучительно икая с похмелья, заявил капитан. — Еще бы! Ведь разбойничать на дорогах гораздо веселее, чем ишачить на корабле, мать их! А в одиночку, даже такой мастер, как я, может привезти вас разве что на дно этой мутной лужи!
Дружески оскалившись, практически ничего не понявший из капитанской речи Тарасюк, хлопнул его по плечу, отчего морской волк ощутимо просел в коленях:
— Ты нас только до лягушатников довези, кашалот. Я ни хрена не понял, что ты там лопочешь, но ежли что не так, я тя первого за борт вышвырну. Крокодилы тута водятся? Что не понимаешь? Крокодилы! Ам!
Сержант изобразил руками схлопывающиеся челюсти.
— С ума сошел? — икнул капитан. — Конечно, здесь этих тварей полно. Да и не доплывешь ты до того берега без корабля, это только кажется, что река спокойная, там, на середине такие водовороты, что и лодку на дно утащить могут. Так что не валяй дурака, если не хочешь давать людей в помощь, так и скажи. Я и сам справлюсь.
— Чего ты на меня орешь, огрызок?! — одернул разошедшегося моряка сержант. — К крокодилам хочешь? Я те мигом организую!
— Там твои крокодилы, там! — замахал в сторону реки капитан. — На своем месте, спят после обеда, успокойся!
— Чего ты лапами машешь? — уже всерьез возмутился Тарасюк. — Чего ты мне за борт показываешь? Щас сам туда полетишь, понял, нет?
Стоявший рядом Литовский еле сдерживал смех, глядя на двух не пойми о чем спорящих мужиков, ни один из которых не понимал языка другого.
— Ладно, все ясно, — прервал он, наконец, грозившее перейти в рукопашную выяснение отношений. — Людей в помощь дадим, только они ничего не понимают в кораблях. Будете говорить мне, что надо делать, а я им переведу, только объясняйте подробно. А ты, дядя Михась, успокойся, капитан сказал, что с удовольствием нам поможет.
— Еще бы, — довольно оскалился Тарасюк. — Небось, к крокодилам-то ему не хочется.
— Что он опять про крокодилов? Он что, сумасшедший? — обернулся к Литовскому капитан.
— Не обращайте внимания, — махнул тот рукой. — Он просто очень любит крокодилов и ему не терпится их увидеть.
— Понятно, — капитан постучал себя пальцем по голове. — Скажите ему, что его любимых ящериц здесь много, может встречаться с ними хоть каждый день. Если они им сразу же не закусят.
— Да, еще один момент, — вспомнил Литовский. — Нам нужен белый флаг. Чтобы французы сразу видели, что идем мы к ним с мирными намерениями.
Флаг смастерили из найденной в капитанской каюте простыни, строго говоря, был он вовсе даже не белый, так как капитан склонностью к чистоплотности явно не отличался, да и в трезвом состоянии, судя по всему, бывал крайне редко. Однако ничего более подходящего все равно не нашлось и грязно-серая, перемазанная разноцветными пятнами непонятного происхождения простыня гордо взмыла вверх, заплескавшись по ветру на мачте парома. А вскоре и само судно, неторопливо и величественно закачавшись на мелкой волне, покинуло бельгийское Конго, направляясь к еле видной на той стороне французской территории. Только когда негостеприимный берег чужой африканской страны начал неспешно отодвигаться назад, а полоса мутной коричневой воды, отделявшая паром от суши стала неуклонно расширяться Витька Васнецов, наконец, окончательно уверился, что все произошедшее с ним вовсе не сон, что они действительно вырвались из осточертевшего лагеря, что теперь они снова свободны.
— Теперь все будет хорошо, теперь обязательно все должно быть хорошо. Все самое страшное уже позади, дальше все обязательно будет хорошо, — словно заклинание раз за разом повторял он, сам не слыша своего голоса. Рядом мелким нервным смехом заходился бьющийся в истерике Димка Волошин.
Паром, натужно кряхтя изношенным двигателем, мерно полз через реку, тяжеловесно плескалась о ржавый корпус желто-коричневая непрозрачная волна. Капитан, покачиваясь стоял держась за штурвал в тесной рубке и хрипло горланил какую-то песню безбожно фальшивя и, то и дело пуская петуха сиплым прокуренным басом. Солдаты на палубе обнимались, поздравляли друг друга, тут и там кричали ура, время от времени стреляли в воздух. Теперь все должно было быть хорошо. Ведь не могли же быть напрасными все те жертвы, на которые пришлось им пойти, чтобы вернуть себе свободу. Теперь все обязательно будет хорошо, все наладится. И лишь когда стал отчетливо виден французский берег, и выстроившаяся вдоль причала цепочка одетых в пятнистую форму автоматчиков, в души многих закрались страшные сомнения в благополучном исходе. Но обратной дороги для них уже не было.