Дикие нравы

Михайлов Максим

Но вот короткий едва различимый скрежещущий звук разбил, расколол цельную картину замершего в неподвижности мира. Еще и еще раз повторился, перешел в глухой костяной стук. Посреди заросшей высокой сочной поляной травы лежал выбеленный временем череп, судя по размерам и огромным круто загибающимся назад рогам, когда-то он принадлежал очень крупному буйволу. Это было когда-то очень давно… А теперь он превратился просто в бесполезную костяшку, лежащую посреди

травы, никому не нужную и абсолютно никчемную… Да еще и разваливающуюся от старости. В костяной поверхности черепа зияли несколько выщербленных пробоин. Вот от них-то и шел скрежет и странный стук. Поднятые непонятной силой изнутри черепа поднимались, вставая на свои прежние места мелкие обломки, подгонялись сами собой друг к другу, словно кто-то невидимый аккуратно складывал их как мозаику. Тут же швы и трещины между легшими вплотную друг к другу кусочками затягивались, растворялись, на общем фоне становясь практически невидимыми, постепенно скрывая пробитые невесть кем в черепушке отверстия. Любой сторонний наблюдатель, увидев такую картину, неминуемо бы вспомнил о сюжетах наводнивших весь мир голливудских ужастиков, вот только не было на поляне того самого наблюдателя. Некому было оценить мрачную красоту и торжественность происходящего на ней сверхъестественного явления. Прошло совсем немного времени, солнце не успело даже на палец сдвинуться с занимаемой им верхней точки своего ежедневного пути, а череп уже полностью восстановился и сверкал теперь как новенький, будто покрытая свежим лаком поделка в сувенирной лавке африканского торговца экзотическими товарами. Вот только ближайшая такая лавка была за много сотен километров отсюда, отделенная от поляны непроходимыми джунглями, кишащими крокодилами реками и коварными, готовыми в любой момент прервать свой древний сон, вулканическими горными массивами. Позади черепа, точно посреди идеально круглой поляны, окруженной исполинскими деревьями великанами, возвышался вкопанный в землю шест, покрытый сложными выжженными в древесине узорами, украшенный яркими птичьими перьями.

Неожиданно густые заросли широколистных кустов, беспорядочно перевитые мясистыми лианами, бесшумно разошлись, пропуская на поляну гибкую абсолютно голую, если не считать узкой набедренной повязки человеческую фигуру. В руке человек держал сделанный из выдолбленной тыквы сосуд. Больше ничего у него с собой не было. Все тело человека покрывали широкие белые полосы, что в сочетании с черной кожей делало его похожим на какую-то карикатурную зебру. Лицо, густо испятнанное белой краской и благодаря черным провалам возле

глаз, походящее на голый человеческий череп, сияло мрачным торжеством. Это был кигани.

Мелкими семенящими шагами человек прошел к центру поляны и почтительно склонился перед лежащим в траве черепом. Несколько раз поклонившись и что-то бормоча себе под нос, он поднял с земли легкую сухую кость и, держа на вытянутых руках направился к покрытому украшениями шесту. Подойдя вплотную кигани, не переставая тихо повторять какие-то сложные, похожие на шипенье змеи, фразы на своем языке, трижды обошел врытый в землю шест, а потом одним решительным движением нахлобучил на него бычий череп и стремительно отскочил в сторону, быстро-быстро кланяясь всем телом.

Ничего не произошло, на поляне царила такая же тишина, так же припекало обнаженную спину дикаря яркое солнце. Ни звука, ни ветерка… Человек облегченно вздохнул и потянулся к принесенному с собой сосуду, наклонил его над подставленной ковшиком ладонью. Густая, тяжелая жидкость нехотя плеснула в протянутую руку, одуряюще запахло свежей кровью, темные капли глухо стукнули о землю. Мелко тряся головой, кигани бочком подкрался к черепу и осторожно смазал свежей кровью его стертые от времени зубы, постоял несколько секунд рядом, а потом, пятясь, двинулся назад. Он так и крался спиной вперед до самого края поляны, не смея даже на миг отвести взгляд от вымазанного кровью черепа. И лишь почувствовав, как ему в спину уперлись ветки кустарника, дикарь стремительно развернулся и одним гибким слитным движением исчез в лесу, будто в воду нырнул.

Череп остался висеть на шесте. Ничего не произошло. Но если бы кто-нибудь сейчас внимательно пригляделся к этой иссохшей, выбеленной временем костяшке, то наверняка бы заметил, что череп широко улыбается, окровавленными зубами и в улыбке этой сквозят покой и расслабленное удовлетворение.

Кортек вернулся домой после долгой дороги и мог позволить себе спокойно отдохнуть. Кортек вернулся к своему народу, напившись вражеской крови и взяв жизни тех, кто незваным явился на его землю, при этом, не тронув своих детей, даже заблудших не верящих в него, предавших его ради чужих богов, забывших и отринувших древнее знание. И кто знает, действительно ли причиной спасшей конголезцев летевших в правительственных вертолетах была ошибка в логических схемах русских ракет… Ведь здесь, на древней земле, в сердце Черного континента еще властвуют древние боги, и случаются порой вещи, которые люди зовут чудесами…