Дикие нравы
Шрифт:
— Уходи! Еще успеешь! Уходи! — поддавшись внезапному порыву, Макс дернул его за куртку.
Подносчик лишь недовольно двинул плечом, стряхивая его мешающую целиться руку.
— Беги отсюда, придурок! — еще один рывок.
На этот раз он обернулся, опустив автомат, презрительно свысока, как на полного идиота глянул на Максима. Потом ладонь правой руки резко ударила ребром по тыльной стороне левой в оговоренном ранее жесте. «Держу позицию!»
— Придурок малолетний! — в бешенстве заорал на него Макс. — Пошел вон отсюда! Ну!
Паренек отскочил на шаг в сторону, на губах его залегла упрямая складка. Вновь молча двинулись руки. «Держу позицию!»
— А, чтоб тебя…!
Рокот вертолетных движков заглушил его крик, гигантские пятнистые туши висели в воздухе совсем рядом. В проеме раскрытых
— Бросить оружие, поднять руки, тогда будете жить! — громом ударил с небес голос.
У Максима оружия не было, отброшенная в сторону за ненадобностью труба ПЗРК валялась совсем рядом под ногами, если бы это был кинобоевик, он схватил бы сейчас эту бесхозную пусковую и выпалил бы во врага в упор. К сожалению, такое бывает только в кино. В реальности пустить «Иглу» на таком расстоянии от цели просто невозможно, не сформируется готовность системы наведения, необходимое условие для выстрела. Уж кто-кто, а подполковник запаса российской армии Чубуков бывший испытатель научного центра войсковой ПВО знал это отлично, поэтому он просто стоял и смотрел прямо в стекло кабины зависшего перед ним вертолета, пытаясь различить черты явно европейских лиц летчиков. Андрей замер скорчившись в траве и положив сцепленные в замок руки на затылок. Зато оба подносчика, как по команде вскинули свои автоматы. Они не надеялись на милость победителей и не хотели ее, они собирались драться до последнего, предпочитая неминуемую смерть позору плена. Юноши умирают легко, поскольку еще не в силах понять цену того, что теряют, цену жизни.
Пулеметы ударили раньше, чем успел прозвучать первый выстрел из автоматов, по-мальчишески худые чернокожие тела смяло и разбросало в разные стороны. Тому, что отказывался уйти, несмотря на приказ Максима, прямым попаданием крупнокалиберной пули оторвало правую руку и разворотило живот, второму разорвало голову, просто развалило, как переспелый арбуз после хорошего удара палкой. Оба умерли раньше, чем успели это понять. Раньше, чем сообразил, что происходит Макс. Пулеметы взвыли и смолкли, а он все так же стоял, безвольно уронив руки и глядя в отсвечивающее на солнце стекло кабин зависших над ним вертушек.
Дальнейшие события пронеслись мимо сознания Максима, зародившийся где-то в груди насыщенный багровый туман неконтролируемой животной ярости медленно пополз вверх, затапливая голову, заполняя собой мозг, отключая разум. Одна вертушка все так же кружила над поляной, хищно осматриваясь вокруг в поисках новых целей, вторая плавно опустилась совсем рядом, обдав его горячим ветром от вращающегося винта. Через открытую дверь, не дожидаясь пока бортмеханик опустит железную лесенку трапа, на землю горохом посыпались африканцы в форме правительственных войск. Макс неожиданно для себя шагнул им навстречу. Впереди шел высокий, радостно улыбающийся офицер. Эта полная превосходства и торжества победителя улыбка буквально приковала к себе взгляд Максима, он не мог оторвать от нее глаз и как загипнотизированный сделал еще шаг к ней, к этой презрительной улыбке человека только что приказавшего убить двух пятнадцатилетних мальчишек, и на этом основании считавшего себя героем.
— Господин офицер, господин офицер! — услышал он откуда-то сзади дрожащий от еле сдерживаемой паники вопль. — Господин офицер, я представитель ООН! Я был в плену у этих людей и не имею к происшедшему никакого отношения!
Офицер, брезгливо сморщившись, повернулся в сторону говорившего.
— Белые наемники, дикие гуси, — пробормотал он себе под нос. — Сбили вертолет миротворцев. Будьте уверены, вы заплатите за это сполна. Мы будем судить вас…
— Господин офицер, — истерично взвыл голос за спиной. — Я не имею к этому никакого отношения, это все он! Вот он! Он наемник и убийца, он!
Офицер с интересом взглянул на Максима, будто приглашая его присоединиться к разговору.
— Мальчишек-то зачем? — глухо спросил у него по-русски Максим.
— Что? — переспросил на французском ничего не поняв, офицер.
В этот момент Максим прыгнул. Багровый туман полностью подчинил себе мозг, распиравшая со страшной силой грудь первобытная ярость требовала немедленного выхода. Его руки
— Сдохни, сука! Сдохни! — натужно хрипел Максим, чувствуя небывалый прилив сил, полную свободу захлестнувшей все его существо эйфории, атавистической, первобытной жажды крови.
Солдаты опомнились только через несколько томительно долгих секунд. Кто-то подскочил сбоку и, широко размахнувшись, ударил Максима по голове прикладом. Несколько рук вцепившись ему в плечи сорвали его с тела поверженного офицера, отбросили в сторону. Потом его били. Били долго, с усердным хаканьем, били ногами и прикладами, молотя куда попало, переломав ему ребра, расплющив лицо. В начале он еще пытался сопротивляться, рыча, закрывался от ударов, стараясь достать хоть кого-нибудь сам, потом ослабел и лишь утробно ухал, получив особо чувствительный удар, мечтал потерять сознание и не мог, долгожданное забытье все не приходило. Наконец они устали, удары стали заметно слабее и реже, потом прекратились вовсе. Тогда он открыл глаза. Солдаты стояли рядом, обступив его плотным кольцом, о чем-то переговариваясь на своем птичьем языке. Раздвигая их, в центр протолкался давешний офицер, вид у него до сих пор был помятым и жалким, от недавнего повелителя мира вышагивавшего по поляне с презрительной улыбкой на губах не осталось и следа.
Офицер что-то резко скомандовал, и солдаты неохотно задвигались, зашевелились, расходясь в стороны. Теперь Максим увидел и Андрея, раньше его скрывали широкие солдатские спины. ООНовец стоял посреди поляны. Его не связали и вообще не обращали на него особого внимания, он просто стоял и смотрел. И в глазах его не было ни возмущения, ни сочувствия, ничего. Пустые это были глаза, отражавшие только страх, страх, поселившийся глубоко внутри этого человека навечно. Гадливо вдруг стало от этого взгляда Максиму, мерзко и неуютно. Он торопливо отвернулся и встретился глазами со стоящим над ним офицером, тот смотрел жестко с чистой ничем не замутненной ненавистью, а правая рука его неторопливо раздергивала ремешок висящей на поясе кобуры. Макс вздохнул и стал ждать, наблюдая за этой рукой. Сейчас это было самое важное, все остальное стало мелким и несущественным и даже сравниться не могло с нарочито медленными отточенными движениями этой руки. Даже боль в исковерканном изломанном теле на миг испарилась, ушла на второй план.
В руке ловко, будто сам собой, возник щегольский никелированный пистолет, Максим не смог определить его марку. Он проводил глазами движение вооруженной руки и теперь зачарованно следил за темным тоннелем пистолетного дула потянувшегося к его голове. Седая старуха с косой на мгновенье выглянула из черной глубины ствола и заговорщицки ему подмигнула.
— Сука! — прохрипел он, адресуясь не то к ней, не то к помятому офицеру-конголезцу, а может и к замершему поодаль ООНовцу.
Хотел добавить еще что-то, но в этот момент палец лежащий на спусковом крючке пистолета плавно пошел назад, выбирая свободный ход. На конце темного дула распустился огненный цветок, а на голову обрушился страшный удар. Он еще успел услышать грохот, грохот рушащегося, разламывающегося на куски и летящего в бездну мира. Мира, который перестал существовать, стертый из Вселенной одним движением указательного пальца конголезского офицера.
На затерянной в сплошном океане диких джунглей поляне было тихо. Даже вездесущие попугаи не нарушали тяжелой гробовой тишины своими резкими криками, даже неугомонные мартышки не перескакивали с ветку на ветку, радостно вереща что-то на своем языке. Нет, все привычные звуки тропического леса оставались где-то там, за пределами окруженного стеной вековых деревьев мирка. Стоящее в зените солнце изливало на землю жгучий напалм своих жарких лучей. Ни ветерка. Палящий зной с небес и абсолютная неподвижность внизу, будто весь мир замер, застыл, залитый жарким маревом расплавленного стекла. Тишина…