Дикие псы
Шрифт:
— Или в «Дежурной части», — предположил Артем. — Они всегда такое показывают. Я дома часто смотрел.
— Может, в «Петровке-38», — предположил Славик. — Или в новостях обычных. Честно говоря, не вижу разницы. Вот если бы нас показали в программе «Нобелевские лауреаты», тогда да. А так… Он придвинул кружку, налил кофе.
— Кофе… — начал было Артем, но Славик быстро его пресек.
— Не полезно. Знаю. Сто раз уже слышал.
— Правильно, — согласился здоровяк. — А раз знаешь, зачем пьешь?
— Достал, — покачал головой Славик. — Тема, я, в отличие от тебя, тыщу лет жить не собираюсь. Так что плевать мне, полезно это или нет. Профессор, — он с ходу переключился на Костика. — Ты Евгению звонил уже?
— С таким-то лицом? — усмехнулась Милка. — Да его прямо у общежития арестуют. Трех шагов сделать не успеет.
— Еще
— А то, что вместе пойдем звонить. И деньги отдавать тоже поедем вместе.
— Зачем?
— На всякий случай.
— Хорошо, — покорно согласился Костик. — Вместе так вместе. Я не возражаю.
— Милка, — скомандовал Славик, — заканчивай свои художества. Не в Суриковском. Звонить пора. И разбудите кто-нибудь Димку.
— Ну, цыпа, давай, открывай глазки. Голос показался ей настолько громким, как будто его запустили через усилитель. Словно поезд промчался в полуметре.
— Поспали полчасика — пора и сказки рассказывать. Давай, давай, давай, просыпайся. — Анна сознательно не открывала глаза, понимая: пока эти уверены, что она спит, бить ее не станут. Какой смысл бить, когда человек этого не осознает? — Просыпайся, говорю, — и хлесткий удар по щеке. Голова ее мотнулась назад, во рту вновь появился металлический привкус крови. Губы ей разбили еще вчера, одним из первых ударов, теперь, стоило прикоснуться к лицу, кровь начинала течь снова.
— Врежь ей еще разок, — посоветовал второй мучитель. — Сука. Надо было ее вчера, прежде чем бить, трахнуть хорошенько.
— Тебе стоило кроликом родиться. Трахался бы все дни напролет.
— А чего? — напарник засмеялся. — Нормально. Мне нравится.
— Сейчас трахни, — безразлично ответил первый. — Стесняешься? Так я выйду.
— Да ну, на х… Какое у…ще из нее сотворил. Куда тут трахать?
— Эй, цыпа. Просыпайся.
— Да врет она, проснулась уж небось. Время тянет.
— Слышь, — горячие пальцы коснулись ее плеча. — Считаю до трех, а потом перережу тебе сухожилия под коленками. Всю жизнь с костылями бегать будешь. Ну? Я начинаю. Раз. И тогда Анна открыла глаза. Это был ангар. Из гофрированного железа. Огромный, похожий на самолетный, холодный и давным-давно заброшенный. На полу толстый слой пыли, старые желтые газеты, пустые бутылки. По углам кучи экскрементов, окурки. Посреди ангара стул, а на стуле, лицом к глухой стене, сидела она, Анна. Абсолютно голая. Щиколотки притянуты тонкой стальной проволокой к ножкам, локти — к спинке.
— Проснулась? — фальшиво обрадовался Паша. — Вот и отлично. Сигаретку хочешь? Анна молча кивнула. Она боялась говорить. Ей казалось, что звук собственного голоса способен вызвать из черных недр ада испепеляющее пламя боли. Щелкнула за спиной зажигалка. Поплыл в обжигающе-холодном воздухе сизый табачный дымок.
— Держи, — Паша вставил сигарету в разбитые губы девушки, обошел стул, присел на корточки, заглянул в глаза. От этого взгляда Анна едва не выронила сигарету. — Кури, кури, — подбодрил ее Паша. — Никто тебя не тронет. Кури спокойно. — Он заботливо забирал сигарету после каждой затяжки и так же заботливо, с мягким участием, снова вставлял фильтр в разбитые губы девушки. — А ты что, и правда подумала, будто я тебе сухожилия перережу? А? Странная ты какая. Мы же не звери. Вот Георгий приказал тебя убить. Да, — для убедительности он мотнул головой. — Честное слово. Сволочь, да? Никому ничего не прощает. Ну, бывает, оступился человек. Что же теперь, каждого убивать, что ли, за это? Так никакого народу в стране не останется. Даже по Уголовному кодексу условное наказание предусмотрено. Для тех, кто в первый раз набедокурил. Я знаешь что? Я так сделаю… — Паша придвинулся ближе, зашептал жарко: — Я тебя отпущу. Честно. Хочешь верь, хочешь нет. Дело твое. А я просто возьму и отпущу. Мне тебя жалко. Нормальная девчонка. Еще жить да жить. Конечно, в Москве нам оставаться нельзя будет, придется уехать. Тебе в одну сторону, мне в другую. Иначе твой Георгий сам меня замочит. Лично. Я же говорю, он — сука рваная, беспредельщик, падло. И дружку твоему тоже уехать придется. На него уже заказ есть. Кстати, предупредить бы его.
— Я-а-а… — говорить было больно. Не просто больно, мучительно больно. — …Не знаю…
— Что, собственных друзей не знаешь? Пацан такой, молоденький совсем. Ну светленький такой,
— Вспомнила, спрашиваю, нет? — продолжал допытываться Паша. Анна кивнула утвердительно.
— Ну слава Богу. Как его найти?
— Адрес… не знаю. Где-то… на юго-западе… А учится… — девушка задохнулась от боли. — В… институте культуры…
— В институте культуры, говоришь? Та-ак, — Паша выпрямился, кивнул напарнику. — Смотайся-ка в этот институт, найди сопляка и привези сюда. Только смотри, поаккуратнее. Народу там много, а нам лишние свидетели ни к чему. Знаешь, как сделай? Заставь его в машину добровольно сесть.
— Как?
— Да просто, Витя. Просто. Чего ж тебя всему учить-то надо? Отведи потихоньку в сторонку и скажи, что эта лахудра, — кивок в сторону беспомощной жертвы, — просила разыскать ее брательника и мухой рыть сюда.
— А если он вопросы станет задавать? — спросил приятель. — Кто я такой, откуда знаю ляльку?
— Скажешь, что мы ее приятели, так? Мол, Жорик знает, кто «ковырнул» его банк, и им всем надо срочно валить из Москвы. Скажи, у нее хата надежная есть, можно отсидеться, пока братва вокзалы да аэропорты шерстить будет. Так? Еще скажи, мол, про институт братве тоже известно. К вечеру заявятся по их душу. Так что вариантов два: или валить сюда, или по пуле в башку каждому. — Паша усмехнулся. — Понял?
— А если не поверит?
— А ты сделай так, чтобы поверил. Возьми что-нибудь из ее цацек, покажешь. Вроде пароля. Кольцо, вон, возьми. Или часы. Хотя кольцо все-таки лучше. — Паша снова опустился на корточки перед Анной. — Ну что, сучка? Ты нам вроде больше не нужна. Считай, отмучилась. Сейчас умирать будешь или подождем, пока брательник твой появится? Как, кстати, брательника-то зовут? — Анна сглотнула. — Да говори уже. Не ты, так этот твой все равно колонется. Хуже только будет.
— Миша, — прошептала Анна.
— Как?
— Миша…
— Врешь, — хохотнул Паша. — Не Миша. — И, повернувшись к приятелю, спросил: — Слышь? Как Жорик его называл? Тот наморщил крутой лоб, затем улыбнулся радостно:
— Гаденыш.
— Во! — Паша взглянул на пленницу. — Ну так что, подождем гаденыша? Или кончить тебя уже? Анна отвернулась.
Жигулов выбрался из машины, прошелся вдоль улицы. Не так чтобы далеко, десять шагов в одну сторону, десять в другую. Служебный «Москвич» был припаркован метрах в двадцати от входа в общежитие, сразу за продуктовым магазином. Отсюда прекрасно просматривалась дверь общаги и автобусная остановка, на которой толпился народ. Жигулов потянулся, похрустел суставами, помассировал мышцы ног, затекшие после ночных бдений в салоне машины. С утра пообещал подъехать Олег или, если удастся уломать Михмихыча, Коля Бадеев, но пока смена не появилась, а Жигулова нещадно клонило в сон. В довершение пришел голод. Даже в животе заурчало. Жигулов подумал, быстро перебежал улицу и зашел в продуктовый магазин. Кавалерийской рысью промчался вдоль прилавка, пристроился в хвост куцей, пенсионно-усталой очереди. Стоял, нетерпеливо оглядываясь. Боялся пропустить своих подопечных. Из магазина вход в общежитие был не виден. Только автобусная остановка. Но Жигулов успокаивал себя тем, что это ненадолго. Очередь движется быстро, минут пять-семь — и он вернется на свой пост. Опять же, если подопечные надумают куда-то ехать, воспользуются автобусом. По данным МВД, ни один из «объектов» не располагал личным автотранспортом. Очередь, и правда, подошла довольно быстро.