Дикий сад
Шрифт:
Отец вернулся с работы поздно, но зато принес «чрезвычайно хорошую новость». Его знакомый в «Болтик эксчейндж» повторил свое предложение поработать — бесплатно, но какой бесценный опыт! Приступать можно в любое, даже ближайшее время.
— Не думаю, что пойду туда, — ответил Адам.
— Ты не думаешь, что пойдешь туда? — нахмурился отец.
— Нет, не так. Я точно знаю, что не пойду туда.
Такое заявление не могло не вызвать спор, в ходе которого отец не сдержался и вышел из себя.
— Пока ты живешь под моей крышей и за мой счет, ты будешь делать то, что тебе говорят.
То, что последовало за этим, стало для обоих полнейшей неожиданностью.
— Как ты смеешь! — взорвалась мать. — Как ты смеешь говорить такое! У тебя нет здесь никаких прав! Все, хватит.
Изумленный, отец потерял дар речи, Адам же как будто перенесся в крохотную флорентийскую часовенку. Изуродованный болью рот матери напомнил Еву на фреске Мазаччо, показанную в момент ее изгнания из Эдемского сада.
За взрывом воцарилась тишина. Отец бросил взгляд на сына и моментально понял, что его секрет раскрыт. Такого он не ожидал, а потому лишь опустил голову.
— Расскажи ему, — заговорила мать. — Расскажи, что действительно
Как человек, полагающийся на логику и сухие факты, отец должен был бы проявить больше интереса к деталям совершенного Маурицио преступления и его разоблачения, чем к той отвлеченной, человеческой цене, в которую одно и другое обошлись Адаму. Тем не менее он нашел в себе силы заявить следующее:
— Если эта девушка переступит когда-либо порог моего дома, я… я не знаю, что сделаю.
Узнать ему пришлось спустя всего лишь неделю.
Прежде чем отправиться на поиски сына, он попросил ее подождать у двери.
Была суббота, и Адам подстригал лужайку, тогда как мать полола клумбы. Утром он сыграл два сета с одним приятелем и потом не стал переодеваться.
Отец вышел из дому с таким видом, словно только что увидел привидение.
— Там к тебе молодая женщина. Думаю, она… — он нервно пробежал пальцами по лбу, — из Италии.
— Антонелла?..
— Возможно. Да. Судя по тому, что она сказала…
— Ты разве не спросил? — Мать поднялась из-за куста гортензии.
— Нет, черт возьми, не спросил. Не сообразил.
Антонелла пришла не одна. За спиной у нее смущенно переминался Фаусто.
Бурная радость схлестнулась со злостью. В первую секунду он едва не захлопнул перед ними дверь. Но вежливость, объединившись с любопытством, взяла верх.
— Входите, — холодно сказал Адам и, взглянув на Фаусто, добавил по-итальянски: — И вы тоже. — Он намеренно употребил официальное «lei» вместо «tu».
Родители уже подтянулись и встали позади него твердой стеной и надежной защитой, что выглядело несколько нелепо.
— Все в порядке, — сказал он им. — Мы пройдем в сад.
На задней террасе Антонелла достала из сумочки толстый конверт и протянула его Адаму.
— Что это?
— Прочти.
Она коснулась его руки легким, просительным жестом.
Долгими часами Адам лепил ее образ — образ демонический, образ искусительницы и предательницы, преподавшей ему ценный жизненный урок, и вот теперь результат его трудов и стараний рухнул в одно мгновение от одного лишь нежного прикосновения, растопившего горькое одиночество и тоску последней недели.
— Я… я не знаю… не уверен… Что это? — В глазах защипало от подступивших слез.
— Все хорошо. Прочти.
— Прочти, — негромко сказал Фаусто.
Адам взял со столика сигареты и направился к скамье в конце сада.
«Мой дорогой Адам!
Надеюсь, это письмо застанет Вас в полном здравии и добром расположении духа. Если же нет — а я подозреваю, что так оно и будет, — то винить в этом следует лишь меня.
Может быть, Антонелла уже рассказала о наших последних событиях, и в таком случае многое из того, что я пишу, не станет для Вас сюрпризом. В любом случае Вы должны знать, что ко всему случившемуся Антонелла не имеет ровным счетом никакого отношения. Как и Вы, она ни в чем не виновата. Об остальных этого сказать нельзя. Пожалуйста, не судите слишком сурово Марию и Фаусто. Они лишь делали то, о чем их просила я, и не всегда добровольно.
Я использовала Вас, Адам. Использовала еще до нашего знакомства, использовала, пока Вы были здесь, и, может быть, использую сейчас. Я не жду Вашего прощения, но надеюсь, что когда-нибудь Вы поймете мои мотивы. Как сказал Вергилий, обращаясь к Данте в начале „Божественной комедии“ — благодаря Вам я перечитала ее: „Чтоб выйти, надобно пройти“. Так и у меня. Очутившись во мраке, я нашла для себя только один выход.
Один мой сын убил другого. Наверное, я знала это всегда, с того самого момента, когда Бенедетто запер дверь, ведущую на третий этаж. Он всегда смотрел вперед и никогда не оглядывался. Он объяснил, почему поступил так, а не иначе, и я предпочла поверить. Альтернатива представлялась немыслимой.
Уверена, Бенедетто понял, что случилось на самом деле, в тот же вечер и сохранил комнаты такими, какими они были, в наказание для Маурицио. Он хотел, чтобы сын жил с памятью о содеянном. Я побывала там дважды. После смерти мужа я поднялась туда, чтобы узнать, что он нашел. Я не нашла ничего, и для меня это стало облегчением. Теперь тайна перестала быть тайной, потому что Вы оставили следы на пыльном полу и они рассказали обо всем. Я увидела, где Вы останавливались у камина, и, отвернув коврик, обнаружила в деревянном полу углубление от пули с засохшей кровью Эмилио. Вы нашли то же, что и Бенедетто. Я надеялась на это и боялась этого.
В жизни можно быть уверенным только в одном: в смерти. Я принимала это до прошлого Рождества, когда меня навестила смерть. Но и тогда меня испугала не сама смерть, а перспектива встретиться с Эмилио, предстать перед ним, сознавая, что я подвела его, что ничего не сделала. Тогда я и поклялась, что, если выживу, докопаюсь до правды, какой бы горькой она ни оказалась. И, едва дав эту клятву, я поняла, что останусь в живых, потому что у меня появилась в жизни цель. Вот так одна болезнь сменила другую.
Мой план был прост, но мне требовалась помощь. Я встретилась с Фаусто, которого знала много лет. Его дед был приличным человеком, отец — нет. О мертвых плохо говорить не принято, но, по-моему, для критики они столь же подходящий объект, как и все остальные. Фаусто выделялся уже в детстве. Помня деда, мы с Бенедетто немного помогли мальчику и несколько лет оплачивали его обучение. А когда помощь понадобилась мне, он отозвался сразу. Дружба с ним многое для меня значит.
Именно Фаусто в начале года съездил на юг, в деревушку неподалеку от Рима, откуда родом Гаетано. Там он узнал, что история о наследстве — чистая ложь. И именно Фаусто помог придумать, как выяснить правду. Вы, наверное, знаете о его интересе к военной истории.
Ваша роль в этом деле была определена много месяцев назад: молодой студент, умный и любознательный, и семя тайны, зароненное Фаусто и взращенное мной. Если бы Маурицио понял, что за всем стою я, он никогда бы себя не выдал. Угроза должна была исходить от кого-то другого, от постороннего, человека
Почти каждый Ваш шаг был определен заранее. Почти, но не каждый. Предвидеть все невозможно. Я направила Ваше внимание на фотоальбомы в надежде пробудить у Вас интерес к Эмилио, но и представить не могла, что Вы обнаружите в старых снимках тайну его отцовства. Я недооценила Вас — не в первый и не в последний раз. Теперь я даже рада, что так получилась. Ваше открытие заставило меня объясниться с Криспином — сделать это следовало, конечно, раньше.
Как сказать мужчине, что сын, о существовании которого он не знал, мертв? Было нелегко, но теперь это сделано. Если Вы по возвращении не смогли связаться с Криспином, то потому лишь, что я попросила его подождать, пока Вы получите это письмо. Не стоит, наверное, говорить, что он очень рассердился на меня за то, как я обошлась с Вами. Рассердился почти так же сильно, как Антонелла. Никто еще не разговаривал со мной так, как разговаривала в последние дни она.
Вторым сюрпризом была Ваша разгадка тайны сада. Это невероятно. Вы совершили невозможное. Я не суеверна, но сейчас мне хочется верить, что Вы сняли проклятие, наложенное на это место, на нашу семью, — проклятие Федерико Доччи, убийцы, проклятие, толкнувшее моего сына на убийство брата. Поверить в это — значит снять часть вины с Маурицио и облегчить мою боль.
И наконец, главный сюрприз — Вы сами, Адам. Я и подумать не могла, что присланный Криспином мальчик станет настолько мне дорог. Но Вы стали. Дважды я была близка к тому, чтобы рассказать Вам все, а однажды сделать это пригрозила Мария. Мне удалось удержать ее. Если она не выказала Вам теплых чувств, пока Вы были здесь, то потому только, что ненавидела себя за ту роль, которую согласилась сыграть. Мария не хотела привязываться к Вам.
В нашу команду она пришла уже после Вашего приезда. Пришла и стала моими глазами, моими ушами, моим шпионом. Она просматривала Ваши записи и по мере возможности настраивала против Вас Маурицио. Если бы Антонелла не сказала Вам, где лежит ключ от третьего этажа, это сделала бы Мария. Она сыграла свою роль блистательно, а в последнюю ночь, когда обнаружила у двери часовни колли Маурицио, просто гениально.
Теперь Вы знаете, что никакого пистолета за табличкой нет. Нет и пуль. Бенедетто уничтожил все. Моя ложь была приманкой для Маурицио. Все прошло по плану. По тому же плану Мария, услышав признание Маурицио, явилась ко мне. Планом не предусматривался только пес.
Что ей оставалось? Она слышала угрозы Маурицио в мой адрес и не могла допустить, чтобы он догадался о нашей связи. Поэтому и солгала. Заставила его — и, полагаю, Вас тоже — поверить, будто действует в интересах Антонеллы. Насколько убедительна она была, о том судите сами. По крайней мере, ей удалось ввести в заблуждение Маурицио и выиграть время для меня. Доччи — большая семья, и любой предпринятый мною шаг требовал одобрения и поддержки со стороны других родственников. В тот раз я ими заручилась.
Маурицио лишен права наследства. Больше я его не увижу. Как он объяснит перемену обстоятельств жене, детям и друзьям — это его дело. Будет нелегко, но, не сомневаюсь, он выход найдет. Может быть, скажет, что я отказалась освобождать виллу, а он не желает больше терпеть мою нерешительность.
Правосудие ли это? Нет. Есть ли у нас доказательства его вины? Тоже нет. Но по крайней мере, правда вышла наружу. Достаточно и этого. Что так будет, я знала еще до Вашего приезда.
Вот и все, Адам. Хотелось бы мне, чтобы Вы не участвовали в этом, но что есть, то есть, и вина целиком моя. Надеюсь, Вы сможете простить Фаусто и Марию. В отношении себя я такой надежды не питаю.
Не представляю, что Вы сейчас чувствуете, но позвольте сказать вот что. Я лгала Вам, использовала Вас и даже подвергла реальной опасности (хотя Вы, сами о том не догадываясь, и находились под надежной защитой). Это так, не отрицаю. Но все остальное, что случилось между нами, было искренним и честным. Я имею в виду то, о чем сказала Вам перед вечеринкой. Я попросила Вас тогда запомнить те слова. Вы их помните? Надеюсь, что помните, потому что они — правда.
Вы, наверное, запутались и не понимаете старуху, пытающуюся восстановить справедливость в отношении умершего сына. Сейчас все это может представляться Вам чем-то невиданным и неслыханным, но время и бремя опыта спрессуют горькое воспоминание о пребывании на вилле Доччи так, что оно станет всего лишь еще одним слоем в основании Вашей жизни. Постарайтесь не забывать этого.
С любовью,
Адам прочел письмо дважды.
Вернувшись на террасу, он обнаружил, что мать уже подала гостям чай. Увидев по его лицу, что все хорошо, она улыбнулась и ушла в дом.
— Я думал, за всем этим стояла ты.
— Знаю. Марии пришлось сыграть, чтобы Маурицио поверил.
— Дело не только в этом. В последнее утро я видел, как Фаусто выходит из твоего дома.
Гости переглянулись.
— Он пришел, чтобы все объяснить. Мы поспорили, но он убедил меня подыграть. Сказал, что это ненадолго. Так и вышло, но все равно было нелегко.
Она осторожно взяла его за руку.
Фаусто положил на стол книгу. Ту самую, о скульптуре эпохи Ренессанса, что Адам потерял в парке Вьяреджо.
Адам провел по ней пальцем.
— Так то был ты?
Фаусто кивнул.
— Ты поехал туда за мной?
— Да. — Он вздохнул. — Извини. Мне очень жаль, что так получилось.
— Жаль?
— Да.
— О'кей.
— Вот и хорошо, — облегченно улыбнулся Фаусто.
За вещами пришлось ехать в небольшой отель у станции Пэрли. Не зная, как пойдут дела, они сняли там два номера, что доказывало, как выразился немного оттаявший отец Адама, «восхитительное отсутствие самонадеянности». Фаусто получил в свое распоряжение комнату Гарри, Антонеллу поместили в гостевой спальне в дальнем конце коридора.
Перед обедом Адам сводил гостей в бар «Олень и гончие». Фаусто впервые увидел, как играют в дартс, и сразу же включился в состязание, беззастенчиво таская чужие сигареты у своих новых и слегка сбитых с толку такой бесцеремонностью друзей.
Адам впервые за весь день остался наедине с Антонеллой.
— Привет.
— Как себя чувствуешь? — Она с улыбкой погладила его по ноге.
— Даже не знаю. Еще не привык.
— Спасибо за подарок.
— Какой подарок?
— Камень на кухне.