Дикий сад

Миллз Марк

— Где был Гаетано?

— Пришел, когда немцы уже уходили. Поднимался по лестнице… услышал выстрел. — Он поднял голову. — Ты ничего не сможешь сделать.

— Могу рассказать вашей матери.

— Да. И она тоже ничего не сделает.

— Почему вы так думаете?

— Потому что я не позволю.

— Не позволите? И как же?

Маурицио хитро усмехнулся:

— Ты ведь умный, догадайся сам.

Даже в темноте часовни Адам заметил — или все же только показалось? — страшный, холодный блеск в глазах Маурицио. Блеск, от которого по спине побежали мурашки. Человек, совершивший

братоубийство, намекал на то, что готов, если ситуация потребует, взять на себя и грех еще более тяжкий.

— Так что решай сам.

Уго зашелся радостным лаем, словно желая показать, что полностью одобряет дьявольскую стратегию своего хозяина.

— Zito, — цыкнул Маурицио, но пес вместо того, чтобы умолкнуть, бросился с визгом к двери.

С неожиданным для Адама проворством итальянец метнулся вслед за колли, но все равно опоздал. Дверь распахнулась.

Мария вскинула руку, закрывая глаза от ударившего ей в лицо света.

— Мария…

Она затворила за собой дверь.

— Я все слышала.

Взгляд Маурицио заметался между служанкой и Адамом, выискивая между ними какую-то связь.

— Что ты здесь делаешь?

— Слушаю.

— Тебя моя мать прислала?

Мария не ответила, но Маурицио истолковал ее молчание по-своему.

— Нет? Тогда кто? Антонелла?

И снова Адам не увидел в лице служанки ничего такого, что можно было бы интерпретировать как ответ. А вот Маурицио понимал ее лучше.

— Конечно, — произнес он тоном человека, на глазах у которого детали мозаики складывались в понятную картину. — Она же знает, что стоит в очереди после меня…

О чем это он? Маурицио говорил загадками, и Адам, как ни старался, поспеть за ним не мог.

— Сколько бы она ни обещала, я дам больше. — После этой реплики Адам сдался окончательно.

— Она обещала много, — сказала Мария.

— Не важно.

Мария ненадолго задумалась.

— Хочу свой дом. Не квартиру. И хочу денег.

— Сколько?

— Столько, чтобы мне ни о чем больше не беспокоиться.

— Договорились.

Адам не собирался вмешиваться; слова выскочили сами.

— Мария, что вы делаете?

Она взглянула на него с выражением стыдливым и одновременно решительным, потом повернулась к Маурицио:

— Что делать с ним?

— А что он может? Он завтра уезжает и знает, что выбора у него нет.

Мария кивнула и шагнула к двери.

— Подождите… — воскликнул умоляюще Адам.

Она обернулась:

— Что? Что вы хотите? Кто вы такой? Что вы знаете? Вы ничего не знаете. — Мария ткнула пальцем в сторону виллы. — Мой отец проработал на нее всю свою жизнь, а чего ради? Что он за это получил? Ничего. Что получу я? Тоже ничего. Так здесь заведено. Я всего лишь хочу умереть под собственной крышей и заплатить за свои собственные похороны. Разве я многого прошу? Что, много?

Маурицио попытался успокоить ее, но она не обращала на него внимания.

— Кто вы такой? Мальчишка. Вам этого не понять.

Дверь захлопнулась. В наступившей тишине Адам оперся рукой о скамью, потом, почувствовав, что ноги не держат, сел.

Мария была права. Он ничего не знал. Здесь все было по-другому. Он поднял голову. Маурицио стоял рядом и смотрел на него сверху вниз, но не со скрытой радостью, как победитель, а озабоченно, как человек, принявший трудное решение.

Из часовни они вышли вместе. Маурицио запер дверь на замок, положил ключ в карман и посмотрел сначала вверх, на звездное небо, а потом на Адама:

— Насчет матери я говорил серьезно. Так что решать тебе.

О том, чтобы уснуть, не было и речи. Адам не стал даже пытаться. Оставшись на террасе, он одну за другой выкурил несколько сигарет. Легче не становилось. К растерянности и замешательству добавилось растущее осознание собственной наивности. Случившееся не укладывалось в голове. Он понимал, что стал свидетелем сделки, что у него на глазах было куплено — и за весьма приличную цену — молчание Марии. Но при чем тут Антонелла?

Сколько бы она ни обещала, я дам больше.

Мог ли он ошибиться, неверно истолковать как предложение Маурицио, так и ответ Марии? Нет, не мог.

Сидя на террасе, Адам снова и снова прокручивал их диалог, поворачивал его так и этак, рассматривал со всех сторон и даже не сразу заметил, как с востока подкрался рассвет и в небе остались только самые яркие звезды. Вот тогда он и поднялся.

Подходя к дому, где жила Антонелла, Адам на минутку остановился, чтобы полюбоваться восхитительной картиной: поднимающееся из-за горизонта солнце вытянуло бледные пальцы, ухватившись за верхушки еще дремлющих холмов. Если бы он не задержался, то оказался бы посреди двора как раз в тот момент, когда дверь над лестницей отворилась и из дому вышел Фаусто.

Адам успел нырнуть за угол амбара. Фаусто! Невероятно! Он с трудом устоял перед безумным желанием подбежать поближе, проверить, не обманули ли глаза. Что мог делать Фаусто в доме Антонеллы? Почему он выходит от нее вот так — скрытно, на рассвете?

Адам перебежал к другому углу, откуда была видна проходящая через кипарисовую рощицу дорога на Сан-Кассиано, Через минуту на ней появился Фаусто. Серьезный, задумчивый, понурый. Прячась за деревьями, Адам последовал за ним.

На окраине городка, где прятаться стало труднее, ему пришлось отстать. Дважды Адам упускал Фаусто из виду в лабиринте улочек, а на третий раз потерял совсем, но к тому времени он уже понял, куда направляется бывший партизан.

Пансион «Аморини» еще не открылся, и Адам осторожно прокрался мимо закрытых окон и проскользнул во двор через дверь в каменной стене. Кухня находилась в задней части здания, и ее окна выходили во двор.

Услышав голоса и звон посуды, он осторожно заглянул в окно. Синьора Фанелли ставила на поднос тарелки и чашки и стояла спиной к окну, так что Адам прекрасно видел, как левая рука Фаусто легла на ее талию. Хозяйка заведения повернулась и поцеловала его в губы.

В бар на площади Кавура Адам притащился, словно в трансе. Раскалывалась голова, в ребрах пульсировала боль, бессонная ночь отзывалась беспричинным раздражением. Кофе, что неудивительно, не помог.