Дикки-Король

Малле-Жорис Франсуаза

И т. д. и т. п. Мягко стелет. Но то, что у мсье Вери стали возникать опасения — это бесспорно. Измученный Алекс вешает трубку. Он отдал бы все на свете, чтобы какая-нибудь другая «звезда» покончила с собой, публично разделась донага, чтобы ее арестовали за принадлежность к мафии торговцев наркотиками, лишь бы это отвлекло внимание от Дикки. Пересудам просто конца не видно! Даже у Жане брали интервью, расспрашивали, не жалеет ли она о Дикки, почему вышла замуж не за него, а предпочла ему своего ударника, что она думает об этой истории с фанаткой… Тебе повезло, Жане! Интерес к ней как раз падал. А теперь, благодаря некоторым инсинуациям, приукрашенным подробностями, она продержится до сентября, а далее победные трубы и белое платье

в момент, когда выйдет ее пластинка!

Расчет неплох! Зрители, должно быть, и в самом деле любят Дикки, если при этом его не освистали. «А он еще не хотел, чтобы я приглашал „Детей счастья“! Слава богу, хоть они подвернулись!»

После того как он повесил трубку — в довершение всего разговор проходил в холле, и Алекс задыхался от жары в этой плюшевой коробке, — подавил раздражение против Вери, накричал, требуя ключа и заказывая двойное виски, пошел принимать душ и обнаружил, что нет воды, — НЕТ ВОДЫ! — слишком жарко, мсье, люди поливают сады, поэтому на некоторое время, ненадолго, еще на час — НА ЧАС! — затем выпил все-таки свое двойное виски, не снимая гостиничного махрового халата, пахнущего жавелевой водой; после всего этого пришлось взглянуть правде в глаза: имидж, треклятый имидж был под угрозой.

Но до чего же удачен был этот имидж! Хорошо рассчитан, хорошо воспринят зрителем. Кое-что позаимствовали у хиппи, но немного, в духе любовь, а не война, но с особым ударением на «любовь», в первую очередь любовь, которую каждый может встретить где угодно и в любом возрасте; совсем чуть-чуть от ретро, но без ностальгии, а с мечтой на втором плане; немного от пророчества «женщина — будущее мужчины» или доверительных — «остерегайся сладостных минут» — ноток, словом, смешали в одно все, о чем тоскуют люди; да, романтика, но пронизывающая жизнь, и она у вас под рукой, доступна вам, вполне по карману. Все женские имена — счастливые, от Аннелизе, которая умерла, до Амелии, которая ничуть не краше (Дыши!) любо-о-ой другой, но он ее любил безрассудно, а коль пришла пора, не любить так трудно… Разве это не очаровательно, а? Широкая программа. Всем им, всем девушкам, могло казаться, что он поет о них. И даже юношам. И все они богохульники в любви. Их богохульство в том, что они слишком много пили и пели, но однажды тишина им шепнет (Дыши! Следи внимательно за дыханием!), что от любви никто не уйдет…

И это пошло! И все были довольны! Между прочим, два года назад они «раздвинули рамки» имиджа. Проблема рая — это было уже нечто большее. А «Какой бы ни любила цвет и сколько б ни случилось бед», «В сердцах и цветах» — это ли не широта! Но Алекс чувствовал, что Дикки не мог изображать Волшебного принца всю свою жизнь, то есть на протяжении всей своей карьеры, что одно и то же. Он готовил почву для нового «воплощении»: Архангел песни. Но после истории с девицей слово «архангел» могло показаться смешным. Его уже высмеяли журналисты, а то, над чем смеются журналисты, доходит до ушей составителей программ, которые подстраивают всякие пакости во время передач, представляя ту или иную пластинку, ну а уж после этого понеслось… Спущена петля, и дорогая ткань снова превращается в клубок ниток. Если бы только удалось найти эту девицу! Можно было бы договориться с ней и выдвинуть версию о приступе ревности, примирении… Это было бы ей не менее выгодно, чем, затаившись в тени, ждать начала сезона, держа за пазухой готовую пластинку для записи.

Нет, протест — это идиотская идея, совсем в духе Вери, этого безмозглого капиталиста, который уверен, что можно сделать что угодно из чего угодно. Но мысль об изменении имиджа… Нужно об этом подумать. Посоветоваться. В конце концов, этот имидж касается не только фирм «Матадор» или «Бемоль». Это также и его дело, ему-то ведь достается с лихвой, и прежде всего это дело публики. Слава богу, основной массы французов еще не достигли эти насмешки

и злословие журналистов. Основная масса французов не падка на юмор. Через сколько световых лет слухи взбудоражат их? Итак, не все потеряно, и даже не все под угрозой в ближайшем будущем. Еще до захода солнца мы найдем его, этот новый имидж. Только бы сам носитель имиджа не возражал…

— Эй, Дикки, как бишь тебя… — говорит парнишка, протягивая блокнот. — Черкни свое имя вот здесь.

Дикки вышел купить сигарет, как дурак, без Алекса, без Роже, даже без грузчика из труппы. Если он «черкнет свое имя», вся улица набросится на него.

— Нет, это не я, — отвечает он, отстранив рукой мальчишку и входя в магазин.

— Две пачки «Бенсона». Спасибо. У вас есть…

— Черкни имя, — повторяет мальчишка, подойдя к нему вплотную.

Он тоже вошел и магазин. Лет десяти, не больше. Очень чистые волосы подстрижены под Жанну д’Арк, джинсы, полосатый пуловер. Детское, совсем невыразительное лицо.

— …есть лимонная жвачка?

Мальчишка положил открытый блокнот на прилавок. Дикки заплатил и вышел. Вышел и мальчишка.

— Ты Дикки! Я тебя видел по телевизору!

Дикки отстранился. Маленькая рука вцепилась в его рукав.

— Говорю же тебе, нет. Меня зовут Дейв. Дейв Моррисон.

— Врешь!

Дикки наклонился к парнишке.

— Вглядись хорошенько и увидишь!

— Скотина! — сказал мальчишка и плюнул ему прямо в лицо.

— Я, право, не знаю, — говорит Роза в автобусе, подъезжающем к Коллобриеру (департамент Вар), — могу ли позволить им общаться…

— Что значит «общаться»? — спрашивает Никола, сидящий с ней рядом на переднем сиденье, непосредственно за спиной шофера Джо. Двадцатитрехлетнему Никола, который бросил занятии философией, чтобы присоединиться к «Детям счастья», не нравится Розин лексикон. Не нравится ее манера обсуждать внутренние дела группы в такой близости от Джо, не имеющего отношения к «Детям счастья» и очень злобного человека. Не нравится ханжеская добродетель, настороженность и поза культурного превосходства, появившаяся в поведении Розы с тех пор, как они проводят эксперимент «Дикки Руа». На самом деле он просто-напросто не любит Розу. И не настолько лицемерен, чтобы скрывать это от самого себя. Поэтому-то он так вежлив с ней, что все догадываются о его отношении. Впрочем, Розу никто не любит. Но, может быть, это преимущество для духовного поиска?

— Тебе, во всяком случае, поручено не командовать ими, а контролировать, — говорит он максимально мягким и любезным тоном.

Он не должен выглядеть так, будто преподает ей урок. К сожалению, сразу за ними сидит Франсуа, который нарочито подсмеивается. К Франсуа Никола тоже не испытывает особой приязни. Но понимает его лучше, чем Розу. Ему известна его эволюция, монсеньор Лефевр, Запад, Макиавелли, его терминология, «настоящий феодализм», его увлечения, компартия, организация «Опус деи», восхищение всем, что подчинено структуре, иерархии. И все же он не испытывает к нему ненависти. Высокий, тренированный, загорелый, немного красующийся своей внешностью, светло-русый, кудрявый, герой романов дли подростков, хитрый и изворотливый, несмотря на искреннюю улыбку в два ряда ослепительных белых зубов… Франсуа — ребенок. Опасный ребенок, обладающий даром влияния на других… Но ребенок. Никола оборачивается и улыбается в ответ.

— Ты тоже считаешь, что надо задавать себе этот вопрос?

Влияние. Никола тоже испытывает его и корит себя за это. Ну сейчас, например, зачем спрашивать Франсуа? «Контролировать» группу поручено Розе и ему, Никола. А не Франсуа. И тем не менее, когда тот высказывает свое мнение, то ли из-за звонкого приятного тембра его голоса, то ли из-за горячности, с которой он обсуждает проблему, «Дети счастья» и сзади, и сбоку, и в другом ряду слушают его, наклоняются, чтобы не пропустить ни слова.