Дикки-Король
Шрифт:
— Я прекрасно понимаю, чего вы боитесь. Но, во-первых, я думаю, что отец Поль хотел испытать нас, столкнув с внешним миром. И надо доказать, что мы покрыты броней, что нас ничем не проймешь. Что мы не жалкие марионетки, годные лишь для медитаций под колпаком, а посвященные, выполняющие определенную миссию, от которой нас ничто не может отвлечь… Не станешь же ты и в самом деле бояться (он делает обидный акцент на этом слове) этих умственных уродов, Роза… И потом, нужно же их обезвреживать!
— Отец не говорил об этом, — возражает Роза. — Цель поездки — проверка, столкновение с миром, согласна,
— Вульгарных проявлений? — подсказывает Грейс.
Это тридцатипятилетняя англичанка, бывшая танцовщица. Она вступила в группу вместе с мужем Джоном. Тот вечно молчит. К хору она не имеет отношения; попала сюда в составе группы «Флора», приехавшей «создавать толпу» и «подвергнуть себя испытанию». Эта группа тайно или явно, но настроена более агрессивно и презрительно, чем хор.
— Проверка — это видимая цель! — возражает Франсуа. — Нужно обвести нашу дорогую «звезду» вокруг пальца, то есть…
— Обвести! — возмущается Никола. — Что за выражение!
Франсуа всегда разыгрывает из себя нечто среднее между Лойолой и Макиавелли, играет эту роль довольно по-детски, радуясь, что шокирует других, и ощущая себя человеком, разглядевшим, как закручены пружины механизма, которым он тоже управляет, и не попавшимся на удочку. Для Никола это столь же очевидно, как наличие носа на лице. Но для других?
И вдруг Жижи, которая, видимо, не очень хорошо его расслышала, перегнувшись через сиденье и вытянув вперед свое круглое розовое личико, озарившееся добротой и восторгом, громко кричит, чтобы ее услышали:
— Неужели это возможно? Дикки присоединится к нам? Это было бы замечательно — наш новый брат!
Роза, угрюмо помалкивая, поджимает губы. Франсуа снисходительно посмеивается. Блаженны нищие духом. Никола задумывается всерьез. Дикки Руа, новый брат… При этой мысли он, надо признать, заулыбался, но быстро одернул себя. Все-таки… Плохо, что одернул. Это доказывает, что он еще по-настоящему не отверг «фальшивых ценностей», как художественных, так и социальных, культурных, нравственных, которые клеймит отец Поль. Действительно, нет никаких оснований мешать Дикки Руа и его поклонникам делать первые шаги навстречу тому освобождению, той области Духа, которая, по сути, не принадлежит никому… И тем не менее каждый вечер, отбивая ладонями ритм, послушно поддерживая своими аплодисментами и даже голосом исполнителя песни «В сердцах и цветах», он, Никола, двадцатитрехлетний бакалавр философии, задумывается, можно ли на самом деле рассматривать их присутствие здесь как «духовную миссию». Бесспорно, ему не хватает смирения. Все — миссия, все — смысл. Даже взгляд, обыкновенный взгляд на вещи… Сквозь подсвеченное окно автобуса Никола видит плавные очертания холмов, сосновый лес, будто насаженный здесь, на самом удачном месте, художником, домишко, бледно-желтое поле. Постепенно из головы у него улетучиваются все мысли о прогрессе, о необходимости анализа, о будущем… Отдохновение, простор… И зачем это голосам в глубине автобуса, зачем «Детям счастья» понадобилось прерывать это его погружение в покой и петь хором: «Какой бы ни любила цвет и сколько б ни случилось бед»…
«Это ничуть не глупее „Моего пастушка“, — старается убедить он себя. — Это не…» Но не так-то легко избавиться от элитарности…
Два десятка фанатов, разыскивающих Жанину, переходили улицу. Верные из верных были встревожены. Никогда
Жанина, съежившись, сидит среди зелени, украшающей почтовый зал отеля «Европа». Сплоченная группа направляется к ней.
— А! Вот ты где, председатель, — приступает Эльза Вольф, которая, будучи выше всех на голову, чувствует себя человеком, от природы наделенным полномочиями. — Нужно прояснить кое-какие мелочи…
— Ну конечно… я к вашим услугам, — лепечет Жанина, покраснев и разволновавшись.
Но, увы, торжественность момента тут же нарушают разрыдавшиеся вдруг Люсетта и Тереза, и к ним присоединяются три-четыре девушки того же возраста, запричитавшие срывающимися и жалобными голосами.
— Дикки сердит на нас! Он даже не смотрит в нашу сторону!
— Это несправедливо! А все потому, что за порядком следили «Дети счастья», а если бы мы были организованы…
— Это ты виновата, Жанина…
— Клуб скоро распадется!
— У них есть средства, а у нас…
Стоя в нескольких шагах от этих плакс, Дирк насмешливо замечает, что, дескать, нельзя стоять во главе фан-клуба, если голова не тем занята.
Вчера они пережили жестокое унижение. Дикки поблагодарил «Детей счастья». А фанатам не сказал ни слова! Подлинным фанатам! Что ни говори, а за полмесяца статус подлинного фаната не завоюешь!
— Я, например, дралась, — замечает хорошенькая рыжеволосая девушка. — Вцепилась одному в волосы и стала тянуть!
— И я, и я тоже…
— А чтобы их перекричать, — сказал парикмахер Марсьаль, — я запел так громко, что потом пришлось принимать таблетки «пульмоль», правда, Жан-Пьер?
— И все это потому, — резко подытожила Эльза, — что клуб остался без руководства!
Жанина делает робкую попытку возразить.
— Это правда! — кричат фанаты.
— Ты уже не справляешься!
— Сделай что-нибудь!
Подталкивая, будто танк, кресло своего брата, вперед прорывается Мари Бодуэн. Все сразу смолкают.
— Должен сказать, — произносит тихим голосом Жорж, — что мне, дорогая Жанина, столь многим обязанному Дикки, чрезвычайно больно думать, что он разочаровался в нас.
Печальный гул одобрения был эхом этих слов.
— Мне так хотелось чем-то отблагодарить его за то, что он для меня сделал! Помочь в тот момент, когда на него обрушилась людская злоба… Я никого не хочу обвинять, но все же в Кабри не удалось поставить мое кресло в зале. Я прекрасно понимаю, что говорю только о себе, но я ведь заметил, что мое присутствие кое о чем все же свидетельствует, не правда ли, внушает определенное уважение, способствует, пусть в незначительной мере…
— Он прав, — поддержал его Марсьаль с такой убежденностью, что даже стал заикаться. — А на а… на аренах нас посадили так высоко, что весь эф… весь эффект пропал, и все же я кричал, да, я орал, могу прямо это сказать, а где были другие в то время? В четвертом, в пятом ряду… Я, Жанина, рыдал от злости, рыдал, клянусь вам, правда, Жан-Пьер? Я знаю, что кое-кто иногда пропускал концерты в последнее время, потому что их приглашали в гости, ведь у нас столько друзей на побережье, но это все же не главное для нас, и если бы Жанина сказала, что возникли осложнения, мы бы на брюхе приползли, потому что для нас Дикки — прежде всего! Правда, Жан-Пьер?