Дикое племя
Шрифт:
Прошло больше месяца, когда она вернулась назад в облике гигантского орла. Она была полна свежестью моря и воздуха и ужасно голодна, потому что в своем стремлении быстрее увидеть родной дом она не делала частых остановок для охоты.
Прежде всего она сделала круг, чтобы убедиться, что на плантации нет посетителей: незнакомцы могли не удержаться и подстрелить ее. За время своего путешествия она была подстрелена три раза.
Убедившись, что никакой опасности нет, она опустилась на заросшее травой открытое пространство, отгороженное домом от остальных построек и бараков, где жили ее люди. Двое маленьких детей увидели ее и побежали на кухню. Через несколько секунд они вернулись
Рита подошла к Энинву, взглянула на нее и сказала без тени сомнения в голосе:
— Я полагаю, ты проголодалась.
Энинву лишь захлопала крыльями.
Рита рассмеялась.
— Ты выглядишь красивой ручной птицей. Интересно, как бы ты смотрелась на общем обеденном столе.
Рита всегда отличалась, мягко говоря, странным чувством юмора. Энинву еще раз нетерпеливо хлопнула крыльями, и Рита отправилась на кухню. Оттуда она принесла двух кроликов, уже разделанных для готовки. Энинву вцепилась в них когтями и начала рвать своим клювом, благодарная Рите за то, что она не успела их зажарить. Пока она ела, из дома вышла Элен, и следом за ней чернокожий мужчина. Этого человека она видела впервые. Вероятно, один из беглых рабов. Энинву никогда не отказывала в гостеприимстве беглым рабам: кормила их, давала одежду, отправляла их в путь более подготовленными для выживания. В тех редких случаях, когда ей казалось, что человек годился для ее дома, она покупала его.
Это был невысокий, ростом с Энинву, ладно скроенный мужчина. Она подняла голову и с интересом посмотрела на него. Если бы он имел разум, соответствующий его телу, она обязательно купила бы его, даже если бы он и не пригодился на плантации. Ведь так много времени прошло с тех пор, как у нее был муж. Случайные любовники перестали ее удовлетворять.
Она вернулась к еде, продолжая сосредоточенно рвать кроликов, в то время как ее дочь и незнакомец наблюдали за ней. Разделавшись с пищей, она вытерла свой клюв о траву, бросила последний взгляд на красивого незнакомца, тяжело поднялась в воздух и полетела вокруг дома к верхней галерее, где располагалась ее спальня. Там она немного вздремнула, переваривая пищу.
Наконец она вновь стала сама собой — невысокой и чернокожей молодой женщиной. Кейн очень не любил этого, но сейчас это не имело значения. Незнакомцу это должно очень понравиться.
Она надела одно из самых лучших своих платьев, добавила к наряду несколько красивых дорогих камней, которые украсили блестящую шапку ее новых волос, и спустилась вниз.
Ужин подходил к концу. Ее люди никогда не дожидались ее, если знали, что она находится в это время в облике животного. Они прекрасно знали ее привычку не спешить с превращениями. И теперь ее взрослые дети, вместе с ними Кейн и Лиа, а также чернокожий незнакомец, сидели за столом — щелкали орехи, ели изюм, пили вино и вели негромкую беседу. Они освободили для нее место, прервав разговор для приветствий и приглашений. Один из сыновей подал ей стакан, наполненный ее любимой мадерой. Она сделала лишь один приятный глоток, когда незнакомец сказал:
— Море делает тебя только лучше. Ты правильно сделала, что отправилась туда.
Ее плечи слегка опустились, хотя она старалась не показывать вида. Ну конечно же, это Доро.
Он поймал ее взгляд и улыбнулся. Она поняла, что он заметил ее замешательство, граничащее с разочарованием, и не было никаких сомнений, что он заранее спланировал этот эффект. Она умудрилась не обратить на него внимания и оглядела стол, чтобы еще раз удостовериться, кто из ее людей здесь присутствует.
— А где Луиза? — спросила она. Старая женщина почти всегда ужинала вместе с ее семьей: покормив приемных детей, она приходила сюда, как она сама говорила, чтобы поучиться взрослым разговорам.
Но сейчас при упоминании ее имени все затихли. Сидевший ближе всех к Энинву ее сын, Джулиен, тихо сказал:
— Она умерла, мама.
Энинву повернулась, чтобы взглянуть на него. Он был некрасив, с кожей какого-то болезненного желто-коричневого цвета. И только глаза, такие же чистые, как и у матери, немного смягчали внешнюю непривлекательность. Несколько лет назад, когда понравившаяся ему женщина наотрез отказалась иметь с ним дело, он отправился к Луизе, чтобы поведать ей о своей печали и найти утешение. Луиза рассказала об этом Энинву, и та была очень удивлена, обнаружив, что не испытывает никакого чувства обиды к старой женщине за то, что ее сын рассказал о своих переживаниях постороннему человеку. Благодаря своей чуткости Луиза перестала считаться чужой в первый же день своего появления на плантации.
— Как она умерла? — спросила наконец Энинву.
— Во сне, — сказал Джулиен. — Она легла спать, а на следующее утро дети не смогли ее разбудить.
— Это случилось две недели назад, — сказала Лиа. — Мы пригласили священника, зная о том, что она хотела этого, и устроили ей пышные похороны. — Лиа умолкла, явно испытывая нерешительность. — Она… она не испытала никакой боли. Я даже прилегла на ее постель, чтобы убедиться в этом, и знаю, что она ушла так легко, словно…
Энинву поднялась и вышла из-за стола. Она ушла из комнаты, чтобы на минуту забыть о тех умерших, кого так любила, и о любимых ею живых, чья быстро наступающая старость напоминала ей, что и они лишь временно находятся возле нее. Лиа было всего лишь тридцать пять, а как много седых прядей в ее прямых черных волосах.
Энинву прошла в библиотеку и закрыла за собой дверь. Закрытая дверь в ее доме была не менее уважаема, чем прямой приказ хозяйки. Там она села за свой стол и опустила голову. Луизе было семьдесят… семьдесят восемь лет. Это был срок ее жизни. Как глупо горевать по поводу этой старой женщины, которая прожила на свете такую долгую для обычного человека жизнь.
Энинву выпрямилась и покачала головой. Сколько она помнила себя, ей всегда приходилось наблюдать одно и то же: как вырастали и умирали ее родственники и друзья. Так почему сейчас это так ударило ее, будто случилось что-то новое? Стивен, Маргарет, Луиза… Затем будут и другие. Всегда будут другие, они всегда будут неожиданно появляться, а затем так же неожиданно уходить. Всегда. И только она… Обреченная на вечное прощание с друзьями и близкими.
И будто не соглашаясь с ней, дверь открылась, и в комнату вошел Доро.
Она с раздражением взглянула в его сторону. Каждый живущий в этом доме уважал ее закрытую дверь, но Доро… он вообще не уважал ничего.
— Чего ты хочешь? — спросила она.
— Ничего. — Он пододвинул кресло поближе к ее столу и уселся в него.
— Так что, на этот раз ты больше не привел детей для воспитания? — с горечью спросила она. — И никаких подходящих пар для моих детей у тебя тоже нет? Ничего нет?
— Я привел беременную женщину с двумя детьми, в банке Нью-Орлеана открыт счет для их содержания. Хотя к тебе я пришел не для того, чтобы обсуждать эти дела.
Энинву отвернулась от него, даже не интересуясь, зачем именно он пришел к ней на этот раз. Она хотела только одного — чтобы он оставил ее.
— Видишь, люди продолжают умирать, — сказал он.
— Тебя это не должно беспокоить.
— Однако, тем не менее, беспокоит. Когда умирают мои дети, самые лучшие из моих детей.
— И что же ты делаешь?