Дикое племя
Шрифт:
— Что ты теперь будешь делать? — спросил ее Доро, когда он вернулся домой после недолгого путешествия и застал ее за кормлением ребенка. — Выставишь меня?
Они были одни в ее верхней гостиной, так что она взглянула на него с усмешкой.
— Должна ли я сделать это? Да, я думаю, что должна. Убирайся.
Он улыбнулся, не веря ей ни на йоту, несмотря на ее старания выглядеть убедительной. Он наблюдал за ее занятием.
— Ты будешь отцом вот такого же существа месяцев через семь, — сказала она.
— Так ты сейчас беременна?
— Да. Я очень хотела ребенка именно от этого твоего
— Конечно, избавлюсь, — согласился он. — Должен буду избавиться. Но это означает, что тебе придется кормить двух детей. Это не будет слишком тяжело?
— Я вполне могу справиться с этим. Почему ты решил, что я не смогу?
— Нет. — Он опять улыбнулся. — Лишь бы только у меня было побольше таких, как ты и Айе. Эта Сьюзен…
— Я нашла дом для ее ребенка, — сказала Энинву. — Там нельзя будет воспитывать взрослых детей, но для маленьких там будут очень любящие родители. Да и сама Сьюзен здоровая и крепкая. Она хорошо может работать в поле.
— Я привел ее сюда не для того, чтобы она работала в поле. Я думал, что жизнь среди твоих людей поможет ей, успокоит и сделает ее чуточку более полезной.
— Это вполне возможно. — Она повернулась и взяла его за руку. — Если люди здесь приживаются, я даю им такую работу, которая им по душе. Это помогает им обрести равновесие. Сьюзен предпочитает работать в поле, а не заниматься домашними делами. Она хочет иметь столько детей, сколько ты пожелаешь, но уход за ними и их воспитание — все это лежит за пределами ее возможностей. Мне кажется, она слишком чувствительна к их мыслям. Каким-то образом их мысли причиняют ей боль. И все-таки она очень хорошая женщина, Доро.
Доро покачал головой, будто стараясь освободиться от мыслей о Сьюзен. Он внимательно смотрел на маленького ребенка еще несколько секунд, а затем взглянул на Энинву, встретившись с ней глазами.
— Дай мне немного молока, — тихо попросил он.
От удивления она отпрянула назад. Он никогда еще не просил ее ни о чем подобном, и к тому же это вовсе не первый ребенок, которого она кормила при нем. Но сейчас между ними было много нового, что скрашивало их отношения.
— У меня был один мужчина, который пил его, — сказала она.
— Ты была против?
— Нет.
Он выжидательно взглянул на нее.
— Иди сюда, — тихо позвала она.
На следующий день после того, как Энинву дала ему молока, Доро проснулся, чувствуя дрожь во всем теле. Он сразу понял, что счастливое время пребывания в этом компактном удобном теле, которое он преподнес ей в качестве подарка, подошло к концу. У этого тела не было ничего, чем он мог бы дорожить. Ребенок Энинву от этого тела мог быть очень красивым, но скорее всего он окажется самым обыкновенным.
Теперь это тело отслужило. Если он задержится в нем еще на некоторое время, то будет опасен для окружающих людей. Самое простое возбуждение или боль, которые он в обычном состоянии едва бы заметил, теперь могли спровоцировать его на перемещение. И кто-нибудь, чья жизнь очень важна для него, может умереть.
Он взглянул на Энинву, все еще спящую рядом с ним, и вздохнул. Что она сказала в такую ночь несколько месяцев назад? Что на самом деле ничего не изменилось. Наконец-то они стали принимать друг друга такими, как есть. И теперь они будут держаться друг за друга, спасаясь от одиночества. Но во всем остальном она была права. Ничего не изменилось. Она не хотела, чтобы он находился рядом с ней после того, как менял тело. Она все еще отказывалась понять, что независимо от того, убивал ли он из-за нужды, случайно или по выбору, он все равно должен убивать. У него не было иного пути, не было выбора. Обычный человек, возможно, и мог бы уморить себя голодом до смерти, но только не Доро. Уж лучше совершить заранее спланированное убийство, чем довести себя до того, чтобы убивать без разбору кого попало. Сколько времени, сколько веков должно пройти, прежде чем Энинву это поймет?
Она проснулась.
— Ты уже встаешь? — спросила она.
— Да. Но тебе вставать еще рано, рассвет даже не наступил.
— Так ты уходишь? Ведь ты только что вернулся.
Он поцеловал ее.
— Возможно, я опять вернусь через несколько дней. — Он хотел увидеть ее реакцию. Ему хотелось убедиться, что действительно ничего не изменилось. Или наоборот, что они оба были неправы.
— Останься еще немного, — прошептала она.
Да, она знала.
— Я не могу, — сказал он.
Некоторое время она молчала, потом вздохнула. — Ты уже спал, когда я кормила ребенка, но у меня еще осталось молоко, если ты хочешь.
Он тут же наклонил голову к ее груди. Вероятнее всего, такого больше никогда не будет. Во всяком случае, не так скоро. Ее молоко было очень питательным и вкусным, такое же приятное, как и время, проведенное с ней. Теперь они должны будут возобновить старую войну. Она погладила его голову, и он вздохнул.
После этого он вышел и забрал Сьюзен. Она была как раз таким объектом для убийства, в котором он нуждался: очень чувствительным, таким же сладким и приятным для его разума, как молоко Энинву для его бывшего тела.
Он разбудил Френка, и они вдвоем оттащили это тело на старое кладбище, где обычно хоронили рабов. Доро не хотел, чтобы кто-нибудь из людей Энинву обнаружил его и сообщил ей. Она узнает о случившемся и без этого. Но позже.
К тому времени, когда они с Френком закончили работу, несколько работников с мотыгами уже прошли в сторону хлопковых полей.
— И как долго ты собираешься носить это тело? — спросил его Френк, оглядывая высокую и коренастую фигуру Сьюзен.
— Не очень долго. Я уже получил от него все, что мне нужно, — сказал Доро. — Хотя это хорошее тело. Его можно носить год, а может быть и два.
— Но ведь это не сулит ничего хорошего для Энинву.
— Все было бы по-другому, если бы это было чье-то другое тело, а не Сьюзен. В конце концов, Энинву временами обзаводится и женами. Но дело в том, что она знала Сьюзен, и даже любила ее. Если бы не непредвиденный случай, я не стал бы заставлять людей переживать подобные чувства.
— Представить только, ты и Энинву, — пробормотал Френк. — Меняете пол, меняете цвет кожи, размножаетесь, как…
— Закрой свой рот, — сказал Доро с явным беспокойством, — не то я расскажу тебе некоторые вещи о твоей собственной семье, которые ты не захочешь узнать.