Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– Он суров и жесток с работниками, мама. Более, чем жесток, он бесчеловечен с теми, кто увеличивает наше богатство работой и п'oтом. Я не согласен с этим. Есть вещи, которые не должны больше происходить, мама. Я не жду твоего разрешения, чтобы исправить это. Со мной ты можешь не согласиться; немыслимо, чтобы согласилась. Он так сказал, но…
– Он? То есть, ты спорил, обсуждал это с Баутистой?
– Конечно, мама.
– Плохо, сынок. Боюсь, ты не благодарен ему. А мы стольким ему обязаны!
– Мы больше обязаны работникам, мама, этим сотням несчастных.
– Их больше двух тысяч, сынок. Нельзя ими управлять без власти и дисциплины. Не доверяй первому впечатлению. Баутиста знает, как вести себя. Ты знаешь, что наши земли приносят двойной доход, чем приносили при твоем отце и Педро Ноэле? Знаешь, что мы приобрели новые усадьбы и присоединили их к Кампо Реаль, почти половина острова принадлежит тебе? Вот, посмотри. Сегодня 15 мая 1899 года. Я назначила управляющим Баутисту на следующий день после смерти твоего отца: 6 мая 1885 года. За четырнадцать лет наше богатство удвоилось. В чем по правде говоря мы можем упрекнуть нашего управляющего?
– Я продолжаю находить неподобающим то, как мы относимся к работникам нашего имения, мама. Я продолжаю считать бесчеловечными методы Баутисты, хотя они и увеличили наше состояние вдвое.
– Вижу, ты мечтатель, но ведь ты Д`Отремон, а не какой-нибудь мужчина. С этими правами можно жить на этой земле, как король, потому что Д`Отремон, ступая по ней, оказывает честь этой дикой земле.
– Которую я люблю всей душой! – прервал Ренато решительно и горделиво. – Я не только хозяин этой земли, но и ее сын. Я чувствую, что принадлежу ей и должен ради нее бороться, чтобы люди были менее несчастными. Не хочу ссориться с тобой, мама, но…
– Хорошо. Если не хочешь ссориться, ничего не говори. Будет время. Мы поговорим позже, когда ты привыкнешь к нашей обстановке. Когда увидишь все яснее, когда будешь землевладельцем. Я знаю своего сына лишь несколько дней, пару недель. Не думаю, что прошу у тебя слишком много после долгого отсутствия. В конце концов, все будет так, как ты пожелаешь. Ты хозяин, и я хочу, чтобы ты чувствовал это. Но поговорим о более приятном. Я так поняла, у тебя есть невеста, что ты влюблен, разве нет?
– Да, мама, – ответил Ренато нежно и ласково. – Я влюблен в самое очаровательное создание на земле, в лучшую подругу детства, озорную и веселую, избалованную, желающую, чтобы ее всегда носили на руках, роскошную, как истинная дочь этой земли.
– Дочь этой земли? – удивилась София. – Я думала, твоя невеста из Франции.
– Во Франции была, а теперь находится гораздо ближе. Она тоже родилась, как и я, на Мартинике. Она жила здесь до семи лет. А вернулась шесть месяцев назад.
– А из какой она семьи? Надеюсь, ты не остановился на недостойной тебе.
– Она достойна, мама. Достойна во всех смыслах. Ее зовут Айме де Мольнар.
– Ах! – радостно удивилась София. – Как такое возможно? Та малышка?
– Та малышка сегодня самая красивая девушка, какую ты можешь себе представить, мама. Тебе нравится? Нравится мой выбор?
– Черт побери! – весело и с удовольствием сказала София. – Ты смотри-ка… Надеюсь, мне понравится эта девушка. По поводу семьи и остального, ничего не имею против. То есть, кое-что действительно важно. А ты видишь, как идут наши дела. Это не имеет значения, благодаря хорошей работе Баутисты.
– Что ты говоришь, мама?
– Мольнар почти разорены, но это не важно. Ты достаточно богат, чтобы забыть об этом. Привези свою невесту как можно быстрее. – Она повернула голову и удивленно воскликнула: – Ах, Янина! Подойди-ка. Это Янина, племянница Баутисты и моя крестница. Но должна добавить: моя сиделка, подруга в этом одиночестве, почти дочь.
Ренато Д`Отремон тоже удивленно повернул голову, чтобы посмотреть на девушку, стоящую позади. Она подошла тихо и без слов. У нее было смуглое лицо, которое обрамляли очень черные прямые волосы, большие темные, миндалевидные и таинственные глаза, выдававшие монголоидность, золотисто-смуглые щеки, бледнее там, где начинались красные и сочные губы со странным и разочарованным выражением; ее странная, напряженная и сдержанная натура трепетала.
– Значит, племянница Баутисты. Она помнит меня?
– Не из твоего времени, она пришла, когда ты уже уехал и со мной живет уже десять лет.
София встала, опираясь на девушку, которой было двадцать лет, и та улыбалась, глядя на Ренато большими, неподвижными, словно слепыми глазами.
– Думаю, ты не видела моего сына вблизи, Янина.
– Нет, сеньора. Когда он приехал, меня не было в Кампо Реаль, вы ведь знаете. И потом, у меня не было возможности.
– В самом деле не было. Как ты его находишь?
– Сеньор великолепен. Настоящий сеньор с ног до головы.
– Ради Бога, мама! – встрепенулся Ренато. – Что за способ вытягивать похвалу!
– Ее не заставляют, – жизнерадостно отрицала София. – Янина говорит только то, что чувствует, правда? Я с детства учила ее быть совершенно откровенной.
– Чудесное качество, – согласился Ренато, улыбнувшись и посмотрев на девушку, слегка сбитый с толку. Он не знал почему, но это создание вызывало в нем неприязнь.
– Что ты хотела, Янина? Для чего вошла? – спросила София.
– Мой дядя надеялся, что сеньор позовет его после вашего разговора. Он послал сказать, что находится снаружи и ждет.
– Так скажи ему… – начал было Ренато, но мать прервала:
– Прости меня, Ренато, что буду говорить я, – обратившись к девушке, она сообщила: – Скажи, что пока он не нужен. Поговорим обо всем позже. Мы займемся более приятным. Скоро у нас будут гости, правда, Ренато? Сеньора Мольнар и ее дочери. Я говорю «дочери», поскольку поняла, что старшая еще не вышла замуж.
– И не думаю, что выйдет, мама. Внезапно в ней проснулось религиозное призвание. Она стремилась стать монахиней и провела год в монастыре Бурдеос. Затем ее перевели сюда, в Сен-Пьер. Она в послушницах у матушек Воплощенного Слова и не выезжает, и поэтому не следует полагать, что она будет сопровождать Айме и свою мать. Было, по правде, что-то странное… – Ренато вдруг задумался, вспомнив прошлое.