Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– Куда?
– В последнюю комнату для прислуг, – объяснил мальчик расстроенно. – Баутиста говорит, что ему так велела мама.
– Так! А почему ты не подходил ко мне ведь день?
– Я ходил с Хуаном, а Баутиста сказал, что мама не хочет, чтобы Хуан попадался ей на глаза. А так как ты был с мамой весь день… Конечно, ты велел мне показать ему весь дом, но так сказал Баутиста. Я сделал плохо?
– Нет. Ты должен слушаться маму, как и положено.
– А тебя нет?
– А меня тем более, – решительно отрезал Д`Отремон. – Завтра мы договоримся, твоя
– Спокойной ночи, папа.
– Подожди-ка. Как ты находишь Хуана?
– Мне он нравится.
– Ты хорошо провел с ним время? Поиграл с ним? Показал свои вещи?
– Да, но они ему не понравились. Он был очень серьезным и печальным. Потом мы пошли в сад, отошли подальше и тогда стало гораздо лучше: Хуан умеет кататься на лошадях без седла, кидать камни так мощно и высоко, что достает до пролетающих птиц. Он словил живую змею рогатиной, которую сделал из палки, и положил ее в корзину. И она его не укусила, потому что он знает, как ее держать. Он сказал, если бы у нас была лодка, я бы увидел, как ловят рыбу, потому что он умеет закидывать сети и вытаскивать рыбу.
– Вероятно. Думаю, это было его занятием.
– В самом деле, папа? Это правда, что он может на лодке один уплыть в открытое море?
– Правда, продолжай. Что еще произошло с Хуаном?
– Над ним смеялись в овраге, когда он шел босиком в моем костюме из голубого сукна, он дал кулаком ближайшему, который был его здоровее, и опрокинул на спину. Остальные убежали. Но ведь ты не будешь его наказывать, правда, папа?
– Нет. Он сделал так, как мне бы хотелось, чтобы ты сделал, когда над тобой будут смеяться.
– Но надо мной никто не смеется, когда я прохожу, передо мной снимают шляпу, и, если я разрешаю, мне целуют руку.
Д`Отремон поднялся со странным выражением лица. Он погладил светлые прямые волосы сына и мягко подтолкнул к дверям кабинета, попрощавшись:
– Иди спать, Ренато. До завтра.
Держа в руках керосиновую лампу, Франсиско Д`Отремон прошел через огромный дом, проник в отсек для прислуги и добрался до последней двери, где, утомленный сильными переживаниями минувшего дня, спал на соломенном матраце маленький Хуан.
Тут он поднял лампу и осветил его. Он смотрел на обнаженную грудь, хорошо выточенную голову, на благородные и правильные черты. С закрытыми глазами почти стерлось его сходство с матерью, на детском лице выделялись жесткие черты отцовской породы.
– Сын! Мой сын? Возможно… Возможно!
Растущее сомнение, тонкое и пронзительное, которое точно разорвало в его сердце что-то твердое и холодное, поднималось от груди к горлу, как вздымалось жгучее пламя, заполняя душу Франсиско Д`Отремон. Один, взирая на спящего ребенка, он, наконец, ощутил толчок, которого ожидал. Возможно, Бертолоци не лгал, быть может, его последние слова были правдой. И впервые это было ясное чувство, переполнявшая душу смесь любопытства и злости. Будто великая гордость, глубочайшее удовлетворение, страстное желание, чтобы это действительно была его мощная ветвь, грубая и дерзкая, жгучая смесь его авантюрного духа и воинственной сути. Любой мужчина был бы горд, думая, что его собственный сын – этот необыкновенный мальчик, закаленный, как настоящий мужчина пред лицом несчастий, и вопрос превратился в подтверждение:
– Мой сын! Да! Мой сын…
Дрожа от волнения, он обнаружил похожие черты: прямой и гордый лоб, широкие густые брови, волевой подбородок, квадратный и жесткий, руки, длинные и мускулистые, высокая и широкая грудь. Он мучительно подумал о разнице со светлым и хрупким Ренато, хотя взгляд его ясных глаз отражал превосходный ум. Ренато, такой похожий на мать, законный наследник его состояния и фамилии, единственный сын перед людьми.
– Франсиско! – спросила его София взволнованным голосом, проникая в скромное помещение. – Что происходит? Что ты здесь делаешь? Что это значит?
– Это я хочу спросить у тебя, – сказал Д`Отремон, оправляясь от удивления. – Что это значит, София? Почему ты еще не отдыхаешь?
– Неужели я могу отдыхать, когда ты…?
– Когда я что? Заканчивай!
– Ничего, но хотелось бы узнать, с каких пор ты ходишь с лампой проверять и охранять сон слуг.
– Он не слуга!
– А кто? Скажи же наконец! Скажи это!
– А? Что? – Хуан проснулся от рассерженных голосов. – Сеньор Д`Отремон, Сеньора…
– Не вставай, спи дальше. Отдыхай, а завтра найди меня, когда проснешься, – сказал ему Д`Отремон.
– Чтобы сделать мне одолжение и увезти его из этого дома!
– Замолчи! Мы не будем говорить при мальчике!
Он резко схватил ее за руку, заставляя выйти из комнаты, его глаза разгорелись от сильного приступа гнева, столь свойственном ему и еле сдерживаясь, он сказал:
– Ты что, потеряла разум, София?
– Думаешь, у меня нет причин, чтобы его терять? – взвилась София – Думаешь, у меня нет причин быть расстроенной? Ты там был, смотрел, как он спит, рассматривая так, как никогда не смотрел на нашего Ренато!
– Хватит, София, хватит!
– Этот ребенок твой сын! Ты не можешь этого отрицать. Это твой сын, сын одной из развратниц, с которыми ты всегда меня обманывал. Из какой лужи ты его вытащил и привез в мою семью, чтобы он стал товарищем моего сына?
– Ты замолчишь?
– Нет! Не замолчу! Пусть меня услышат глухие! Потому что я не буду смиряться с этим! Это твой сын, я не хочу видеть его здесь! Убери его из этого дома! Убери, или я уйду со своим сыном!
– Ты хочешь устроить скандал?
– Меня это не волнует! Я поеду в Сен-Пьер! Губернатор…
– Губернатор делает лишь то, что хочу я! – заверил Д`Отремон, понизив голос, что делало его еще более угрожающим. – Ты будешь смешной!
– Маршал Понмерси был другом моего отца, он знает моих братьев, он меня поддержит! Потому что я…!
– Замолчи! Замолчи!
– Папа! Что ты делаешь маме? – закричал Ренато и с волнением приблизился.
Д`Отремон отпустил белую шею, которую безумно сжимал руками. Пошатываясь, он отошел, в то время как сын порывисто бросил: